Ограничение ответственности за неисполнение денежного обязательства

Владислава Михайлова,
студентка Санкт-Петербургского государственного университета

Фабула дела

Общество «Олви» (управляющая компания многоквартирными домами (МКД), потребитель) и общество «Хартия» (региональный оператор) 01.01.2019 заключили договор на оказание услуг по обращению с твердыми коммунальными отходами (далее — ТКО).

В дальнейшем сторонами было заключено дополнительное соглашение, в соответствии с которым потребитель не несет ответственности за неисполнение обязательства по оплате, если такое неисполнение возникло в связи с неоплатой (неполной оплатой) собственниками помещений в МКД, использующих коммунальную услугу по обращению с ТКО, в отношении которых потребитель осуществляет функции управления указанной коммунальной услугой.

Региональный оператор, указывая на ненадлежащее исполнение потребителем обязательств по оплате, обратился в суд с иском о взыскании основного долга (который был полностью уплачен потребителем после принятия дела к производству, в связи с чем истец отказался от иска в этой части) и предусмотренной договором неустойки за просрочку.

Позиция нижестоящих судов

Нижестоящие суды пришли к выводу о том, что потребителем допущена просрочка в исполнении обязательства по оплате оказанных услуг и частично удовлетворили требование о взыскании неустойки, снизив ее размер в порядке статьи 333 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ).

Суды посчитали, что заключенное сторонами соглашение ничтожно по пункту 4 статьи 401 ГК РФ как заранее исключающее ответственность за умышленное нарушение.

Позиция Верховного Суда Российской Федерации

Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) отменила акты нижестоящих судов и направила дело на новое рассмотрение, дав судам указание оценить по существу доводы потребителя о неумышленном характере просрочки.

Обосновывая запрет, предусмотренный пунктом 4 статьи 401 ГК РФ, коллегия обратила внимание, что свобода умышленного нарушения обязательства лишала бы обязательство силы, а это противоречит самому существу понятия обязательства.

Как указала коллегия, применительно к денежным обязательствам всякая просрочка по общему правилу является умышленной, если должник знает о наличии долга и не исполняет обязательство по его уплате, причем для решения вопроса о наличии умысла по общему правилу не принимаются во внимание такие факторы, как отсутствие денежных средств и неисполнение обязательств контрагентами.

Вместе с тем если непоступление денежных средств от контрагентов (конечных потребителей коммунальной услуги) определено сторонами в качестве обстоятельства, исключающего ответственность должника, то в целях доказывания неумышленного характера возникновения просрочки должник вправе представлять доказательства принятия им мер по получению соответствующей платы от потребителей или заведомой невозможности погашения ими долгов.

Комментарий

1. Предписания пункта 4 статьи 401 ГК РФ императивно запрещают сторонам договора заранее ограничить или исключить ответственность должника за умышленное нарушение обязательства. Данная позиция российского правопорядка не отличается спецификой: свобода сторон в заключении соглашений об устранении ответственности за умысел ограничивается во многих западных юрисдикциях, хотя и с использованием различных методов¹.

Впрочем, английские суды допускают исключение ответственности за умышленное нарушение (deliberate breach), если стороны прямо и недвусмысленно согласовали соответствующее условие². В связи с этим следует отметить, что в Англии, в отличие от континентальных юрисдикций, на данный момент не признается существование принципа добросовестности в качестве общего и руководящего³. Запрет же, предусмотренный пунктом 4 статьи 401 ГК РФ, представляет собой конкретизацию этого принципа, который в России признается фундаментальным для гражданского права. Нормативно принцип добросовестности закреплен в пункте 3 статьи 1 ГК РФ (а для обязательств — также в пункте 3 статьи 307 ГК РФ).

1.1. Интересно отметить, что суды видят основание рассматриваемого запрета в том, что исключение ответственности за умышленное нарушение обязательства «грубо нарушает баланс интересов сторон», а потому «не может быть обосновано принципом свободы договора»⁴. Такое обоснование представляется не единственно возможным и, более того, требует некоторого уточнения.

С одной стороны, определение баланса интересов находится в области исключительной компетенции сторон договора, если они являются экономически равными субъектами, обладают сопоставимыми переговорными и информационными возможностями. Казалось бы, довольно сложно найти причины, которые позволяли бы правопорядку вмешаться в эту исключительную компетенцию частных лиц, ни одно из которых не требует патерналистской защиты и ни одно из которых не использует свою более сильную позицию во вред другому. Для того чтобы прийти к корректному выводу о грубом нарушении баланса интересов сторон, необходимо сопоставить весь комплекс предусмотренных договором прав и обязанностей. Закон же, что очевидно следует даже из текста пункта 4 статьи 401 ГК РФ, не ставит запрет освобождения от ответственности за умышленное нарушение обязательства в зависимость от иных условий сделки. Так, например, можно представить ситуацию, когда ответственность за умышленные нарушения будет ограничена для обеих сторон. Довольно странно было бы в таком случае говорить о нарушении баланса их интересов, однако соответствующие условия договора тем не менее будут ничтожны ввиду прямого противоречия императивной норме закона.

1.2. Исходя из этого, кажется важным уточнить, что ничтожность условия об освобождении от ответственности за умышленное нарушение следует из того, что такое условие влечет возникновение полной зависимости одного контрагента от действий другого, причем в отсутствие у последнего защищаемого правом интереса в переложении потерь от своих действий на иное лицо (поскольку речь идет о последствиях умышленного нарушения). Такое условие следует считать антиправовым по природе, а потому оно не должно получать защиту со стороны правопорядка (уместно в данном случае провести аналогию с ничтожностью сделок, противных основам правопорядка и нравственности, которая не связана с защитой стороны такой сделки).

Кроме того, поскольку последствия умышленного нарушения зависят именно от действий должника, освобождение его от ответственности за такое нарушение означало бы принятие кредитором на себя обязательства, размер которого невозможно определить даже приблизительно. Проблема заключается в том, что субъект, принимая на себя риск, должен иметь возможность оценить параметры такого риска; в противном случае возникают сомнения в силе подобного соглашения, так как кредитор выразил волю на принятие на себя последствий нарушения, потенциальный объем которых он заведомо не в состоянии оценить (и, более того, такой объем целиком зависит от должника, в пользу которого было установлено соответствующее условие)⁵.

2. Ответственность должника за виновное нарушение обязательства может наступать за вину в форме умысла или неосторожности, при этом грань между указанными формами вины в гражданском праве крайне тонка (особенно когда речь идет о разграничении умысла и грубой неосторожности). В отличие от уголовного права, для которого именно восприятие содеянного виновным лицом имеет основополагающее значение, гражданское право ориентируется не на субъективные интенции нарушившего лица, а на соответствие его поведения заданному извне стандарту добросовестности, осмотрительности и разумности, то есть публично-правовая субъективная концепция вины заменяется объективной концепцией⁶. Компенсационный характер гражданско-правовой ответственности плохо сочетается с субъективизацией вины, поскольку повышается вероятность того, что причиненный нарушением вред останется на потерпевшем⁷.

ВС РФ, следуя объективной концепции вины, понимает умысел в договорном праве как непроявление должником хотя бы минимальной степени заботливости и осмотрительности при исполнении обязательства (пункт 7 постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств»). Такое понимание — ввиду упомянутых выше фундаментальных различий в целях, преследуемых при наложении на нарушившее лицо гражданско-правовой и уголовной ответственности, — представляется более оптимальным, чем заимствованное из уголовного права и признаваемое частью авторов определение умысла как особого психического отношения субъекта к допущенному им нарушению⁸.

Коллегия указывает, что любая просрочка в исполнении денежного обязательства по общему правилу должна считаться умышленной, если должник знает о наличии долга. Ранее эта позиция уже высказывалась ВС РФ⁹. Данный подход, на наш взгляд, оптимален, поскольку в противном случае любой должник мог бы сослаться на недостаток у него денежных средств ввиду, например, неисполнения обязательств перед ним иными контрагентами.

3. Как следует из фабулы рассматриваемого дела, стороны заключили дополнительное соглашение к договору, в котором согласовали, что ответственность потребителя за просрочку не наступает, если такая просрочка связана с невнесением жильцами МКД платы за коммунальные услуги. При решении вопроса о действительности этого условия необходимо принимать во внимание, во-первых, приведенные выше мотивы, лежащие в основании запрета, предусмотренного пунктом 4 статьи 401 ГК РФ, а во-вторых — сформулированное выше понятие умысла.

Согласовывая спорное условие, стороны стремились переложить на регионального оператора негативные последствия, вызванные непоступлением потребителю денежных средств от собственников помещений в МКД: лишь в таком случае потребитель освобождался от ответственности. Следовательно, стороны распределили между собой риски, связанные с поведением третьих лиц, что не позволяет говорить о защите таким условием противоправного интереса потребителя (который вполне правомерно хотел снять с себя часть рисков, вызванных неоплатой коммунальных услуг жильцами МКД), а также о полной зависимости положения регионального оператора от действий потребителя.

Потребителем принимались меры, направленные на взыскание задолженности с собственников помещений, что говорит о совершении действий, опосредованно направленных на исполнение обязательств перед региональным оператором. Действительно, по общему правилу совершение таких действий не имело бы значения для решения вопроса об умышленном характере неисполнения денежного обязательства, однако в рамках данного дела стороны фактически согласовали, что источником, за счет которого потребитель будет исполнять свои обязательства перед региональным оператором, являются денежные средства, поступающие от собственников помещений в МКД.

Таким образом, посредством включения в договор спорного условия стороны оформили распределение между собой рисков, связанных с исполнением обязательств перед потребителем третьими лицами. Данное условие направлено на защиту правомерного интереса потребителя и ни в коем случае не может считаться «антиправовым» и вступающим в противоречие с требованиями принципа добросовестности, а следовательно, должно защищаться правопорядком.