«Мосмебель» 2.0: срок давности при восстановлении поручительства

Иван Деркач,
студент Санкт-Петербургского государственного университета

Фабула дела

31.03.2017 ПАО Банк «Югра» (банк) заключены кредитные договоры с ООО «Восток» (заемщик № 1) и ООО «Билдинг Групп» (заемщик № 2). По условиям первого из них заемщику № 1 предоставлен кредит в размере 1 200 000 000 руб. под 14,5% годовых до 30.03.2018. По условиям второго кредитного договора заемщику № 2 предоставлен кредит в размере 3 188 150 200 руб. под 13,5% годовых со сроком полного возврата суммы кредита до 29.09.2017.

На основании договоров поручительства от 31.03.2017 АО «Каюм Нефть» выступило поручителем по этим кредитным договорам, обязавшись отвечать солидарно с заемщиками.

Соглашениями между банком и поручителем от 18.05.2017 оба договора поручительства были расторгнуты.

Кредитные обязательства обоих заемщиков не исполнены, они признаны несостоятельными.

Решением суда от 11.03.2019 банк признан несостоятельным.

Временная администрация банка 21.12.2017 и 04.04.2018 в рамках дела о его банкротстве обратилась в суд с требованиями о признании недействительными дополнительных соглашений о расторжении договоров поручительства. Определениями суда от 18.12.2020 (оставлены без изменения постановлениями апелляционного суда от 09.03.2021 и от 22.03.2021) требования банка удовлетворены, право требования к поручителю восстановлено.

Ссылаясь на восстановление долга поручителя и неисполнение заемщиками обязательств по кредитным договорам, банк 27.05.2021 обратился в суд с заявлением о включении в реестр требований кредиторов должника (поручителя) требования в размере около 11,7 млрд рублей.

Позиции нижестоящих судов

Суд первой инстанции отказал в удовлетворении заявления, исходя из того, что о нарушении своего права банк узнал не позднее сроков возвратов кредитов: 29.09.2017 и 30.03.2018 соответственно. Истец имел возможность обратиться с иском к поручителю и до вступления в законную силу судебных актов о признании соглашений о расторжении недействительными. В связи с этим, обратившись в суд 27.05.2021, банк в любом случае пропустил трехлетний срок исковой давности.

Апелляционный суд поддержал данные выводы.

Суд округа отменил акты нижестоящих судов и направил спор на новое рассмотрение. По мнению окружного суда, право предъявления требования к поручителю восстановлено только после признания в судебном порядке недействительными соответствующих соглашений. Соглашения признаны судами недействительными как оспоримые (пункт 2 статьи 174 Гражданского кодекса Российской Федерации; далее — ГК РФ), требования об их признании недействительными носили преобразовательный характер, и до решения суда истец не имел правовой возможности реализации прав из договоров поручительства. Срок исковой давности должен исчисляться с момента восстановления долга (вступления в силу соответствующих судебных актов, то есть с 03.03.2021 и 15.03.2021), а отказ в удовлетворении заявления банка повлечет поощрение недобросовестного поведения и позволит участникам фраудаторной сделки достичь противоправной цели.

Позиция Верховного Суда Российской Федерации

Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) отменила постановление окружного суда, оставив в силе акты судов первой и апелляционной инстанций.

По мнению коллегии, обращаясь с иском о признании недействительными соглашений о расторжении поручительств и предъявляя имущественные требования к поручителю, банк действовал в защиту одного и того же интереса — возврата ранее предоставленных кредитов. Поэтому и исковая давность по таким требованиям должна начинать течь одновременно. Осознав наличие пороков у обеспечительных сделок, банк не мог не узнать о нарушении своего права на возврат кредитов. Следовательно, срок исковой давности начал течь не позднее, чем были предъявлены преобразовательные иски, то есть 21.12.2017 и 04.04.2018.

Если для удовлетворения иска по второму делу (взыскание задолженности) необходимо решение по первому делу (ресциссорный иск), то рассмотрение первого дела не приостанавливает давность по второму. Требование банка о включении в реестр требований кредиторов противопоставляется не участникам недействительных сделок, а иным реестровым кредиторам поручителя, в связи с чем истечение срока исковой давности служит средством защиты их интересов по наибольшему удовлетворению требований из конкурсной массы поручителя.

Комментарий

1. Основание недействительности сделки как видимость прекращения правоотношений?

1.1. Коллегия, опровергая выводы суда округа об отсутствии у истца материального права на иск до момента эффективного оспаривания сделки, указала на правило, зафиксированное в пункте 1 статьи 167 ГК РФ, как на универсальное для любых недействительных сделок (оспоримых и ничтожных). По мнению коллегии, видимость прекращения правоотношений поручительства устранилась с момента осведомления истца о наличии пороков в совершенных сделках. При этом вопрос об основании такой недействительности — оспоримость или ничтожность — коллегия считает иррелевантным.

Вместе с тем такой подход является, по меньшей мере, небесспорным. Справедливо признавая, что правило о ретроактивности недействительности распространяется и на оспоримые сделки, коллегия в то же время игнорирует положения пункта 1 статьи 166 ГК РФ, устанавливающего смысл дифференциации сделок на оспоримые и ничтожные: такая ретроактивность в отношении оспоримой сделки реализуется только с момента вступления в законную силу судебного акта, которым удовлетворяется ресциссорный иск. В литературе подчеркивается, что положения пункта 1 статьи 167 ГК РФ о том, что «недействительная сделка недействительна с момента ее совершения» следует понимать не в том смысле, что оспоримая сделка точно так же, как и сделка ничтожная, недействительна сразу же при ее совершении, а в том, что в случае и в силу ее последующего аннулирования судом она будет считаться недействительной с обратной силой, с момента ее совершения¹. До момента ее эффективного оспаривания оспоримая сделка действительна и влечет правовые последствия, на которые она направлена. Иными словами, оспоримая сделка изначально действительна, но впоследствии может стать недействительной².

1.2. По этой причине утверждение коллегии о том, что «правоотношения из обеспечительных сделок не прекращались в принципе», вызывает обоснованные сомнения. Так или иначе, подменять момент наступления последствий недействительности, отождествляя его с моментом осведомления кредитора о наличии пороков сделки, вряд ли корректно. До момента признания сделок по прекращению договоров поручительства недействительными решением суда правоотношения из них объективно были прекращены и не существовали, в том числе в ходе судебного рассмотрения дела. Ретроактивность недействительности такого прекращения была реализована только с 03.03.2021 и 15.03.2021, то есть вступления в законную силу судебных актов, в связи с чем вменение истцу в обязанность предъявить отдельное исполнительное требование о взыскании долга наряду с преобразовательным вряд ли отвечает целям института исковой давности и принципу процессуальной экономии. Несмотря на видимость прекращения правоотношений, истец не имел возможности реализовать свое право на взыскание долга с поручителя в несудебном порядке и вынужден был признавать поручительство восстановленным для предъявления исполнительного требования, поскольку правоотношения объективно отсутствовали до момента эффективного оспаривания и были восстановлены ретроактивно лишь в 2021 году, в связи с чем исчисление срока исковой давности с момента наступления даты исполнения основного обязательства вряд ли легитимно.

1.3. При таких обстоятельствах вопрос об основании недействительности видится важным в рамках комментируемого дела. Суд, рассматривая дело об оспаривании сделок, хотя и упомянул непоименованное в законе основание недействительности по причине злоупотребления правом (статьи 10 и 168 ГК РФ), однако признал сделку недействительной в соответствии с пунктом 2 статьи 174 ГК РФ, то есть по причине совершения сделки в ущерб интересам юридического лица. Оспоримость такой сделки может иметь значение для исчисления срока исковой давности, поскольку истец не имеет фактической и юридической возможности защитить свое право до момента восстановления поручительства. В то же время ничтожность сделки могла бы повлиять на исчисление давности по исполнительному требованию, так как истец осознавал соответствующие основания недействительности и мог защитить свое право в несудебном порядке, не считая себя связанным отказом от договоров, однако с учетом иных обстоятельств (недобросовестности поручителя, знания поручителя об активных действиях кредитора по защите своего интереса и пр.) этот срок мог бы останавливать течение по статье 204 ГК РФ.

Таким образом, кажется, что основание недействительности может непосредственно влиять на характер и последовательность способов судебной защиты прав истца, а равно и на исчисление срока исковой давности: в случае оспоримости сделки ему необходимо добиться восстановления правоотношения; в случае ничтожности сделки вопрос о моменте исчисления субъективного срока исковой давности остается дискуссионным, однако видится допустимым признание его не текущим, о чем будет сказано ниже (см. пункт 3 настоящего комментария).

2. Исковая давность как средство защиты интересов конкурсных кредиторов

2.1. Как известно, телеологическое обоснование института исковой давности заключается в упорядочивании гражданского оборота, создании определенности и устойчивости правовых связей, стимулировании участников к защите своих прав и обеспечении баланса интересов с учетом правомерных ожиданий ответчиков³. В основе данного института лежит общеправовой принцип эстоппель: неосуществление в течение длительного времени притязания против должника демонстрирует явное и очевидное безразличие кредитора в вопросе защиты своих прав. При этом важной идеей установления сроков исковой давности является положение о том, что «никто не может быть поставлен под угрозу возможного обременения на неопределенный или слишком длительный срок»⁴. Наконец, исковая давность служит средством защиты публичного интереса в рамках избавления судебной системы от «застарелых тяжб» и предотвращает случаи вынесения несправедливых решений⁵.

2.2. Таким образом, при применении института давности в рассматриваемом деле судам следовало проанализировать специфику интересов сторон, ожидания которых защищает этот институт. Коллегия подчеркнула, что, заявляя ресциссорный иск и требование о взыскании долга, банк действовал в защиту одного и того же интереса — возврата ранее предоставленных кредитов. Поддерживая этот довод, следует заключить, что ответчик (поручитель), а равно и его конкурсные кредиторы, которые также обязаны следить за финансовым состоянием должника и несут риск неполного удовлетворения своих требований, с очевидностью знали об активных действиях истца по защите своего права на восстановление поручительства, а в дальнейшем — и по взысканию долга. Истец (в лице временной администрации банка) предпринимал явные и активные действия по защите собственного права, избирая определенную стратегию судебной защиты, но точно не бездействовал. В таких обстоятельствах сомнительно применять давность в интересах защиты ответчика, который действовал недобросовестно, либо для защиты его конкурсных кредиторов, которые обязаны были своевременно вступить в дело о банкротстве и узнать о соответствующих рисках. Вряд ли стоит признавать нарушенными и публичные интересы, поскольку исполнительное требование основано на преюдициально установленных фактах и признании сделки недействительной, а значит, проблема вынесения неправосудного решения явно отсутствует.

При этом такое решение не противоречит и принципам законодательства о банкротстве. В данном случае признание банка реестровым кредитором поручителя не влечет за собой возникновения у него преимущественного права удовлетворения требования и не нарушает принципы очередности и пропорциональности удовлетворения требований конкурсных кредиторов⁶.

2.3. Наконец, анализируя баланс интересов сторон, следует упомянуть про распределение рисков. Практика ВС РФ подтверждает, что «смысл обеспечительных сделок заключается в ограждении кредитора от риска непредоставления должником исполнения по основному обязательству, в повышении вероятности погашения долга за счет обеспечения, в защите кредитора от неоплатности должника, в том числе на случай банкротства последнего»⁷. При этом ВС РФ в сравнимых обстоятельствах, по сути, признавал, что на поручителе (залогодателе) лежит риск восстановления обеспечения, в связи с чем он не должен получать выгоду из своего противоправного поведения, а кредитор не имеет возможности обратиться к поручителю с иском о присуждении без заявления ресциссорного иска.

Таким образом, применение давности в рассматриваемом деле в качестве средства защиты интересов конкурсных кредиторов поручителя вызывает обоснованные сомнения и, как представляется, не находит поддержки с точки зрения целей данного института и ставит под угрозу баланс интересов сторон. Более оптимальной видится позиция суда округа, подчеркнувшего, что злоупотребление правом прежнего руководства банка при получении поручительств от группы лиц и в дальнейшем их фраудаторного расторжения не может быть противопоставлено интересам вкладчиков этого же банка.

3. Способы судебной защиты прав при наличии соединенных требований

3.1. Установив, что цели института исковой давности и принципы банкротного законодательства вряд ли способны обосновать подход коллегии, следует обратиться к анализу поведения истца в части выбора способов защиты.

3.2. По мнению коллегии, последовательность споров (об оспаривании сделки по расторжению обеспечения и о взыскании долга из обеспечения) не влияет на начало течения срока исковой давности, поскольку истец имеет возможность подать второй иск и заявить ходатайство о его приостановлении до рассмотрения первого. Тем самым ВС РФ существенно ограничил свободу выбора истца в рамках «процессуальной стратегии» его защиты. По сути, коллегия указала на необходимый «стандарт процессуального поведения»: истец во всех случаях заявления взаимосвязанных требований обязан защищать их в судебном порядке одновременно.

Такая позиция поддерживается отдельными исследователями: они признают необходимость исчисления срока исковой давности по исполнительному требованию исходя из момента осведомления истца о нарушенном праве, то есть с момента осведомления о пороках сделки⁸. Однако такой подход является не единственным возможным. Наряду с ним можно предложить альтернативные решения: исчисление срока давности с момента вступления в законную силу судебных актов по ресциссорному иску (1); исчисление срока давности исходя из заявленных истцом требований (например, если истец попытался заявить преобразовательный иск и исполнительный одновременно, но суд оставил последний без рассмотрения, то давность по иску о взыскании начинает течь с момента реализации такой попытки) (2); исчисление срока давности с момента осведомления кредитора о наличии оснований для ресциссорного иска и возможность признания такого срока не текущим в соответствии со статьей 204 ГК РФ с учетом тождественности защищаемого интереса (3).

3.3. Кроме того, коллегия подчеркнула, что исковая давность по соединенным требованиям является автономной и в иных случаях: оспаривание оспоримой сделки и реституция по ней; оспаривание оспоримой сделки и виндикация ее предмета у последующего приобретателя и пр. Подобная аналогия вряд ли представляется релевантной. В приведенных примерах речь идет о негативных преобразовательных и исполнительных притязаниях. Происходит не «восстановление» материального правоотношения, а его нуллификация. Тем самым модифицируется предмет доказывания (в широком смысле): истец защищает притязание о присуждении, будучи уверенным в объективном существовании правоотношения, которое имело дефекты в прошлом, в отличие от ситуации «восстановления» правоотношения, при которой истцу необходимо установить факт существования таких отношений в настоящем, чтобы защитить свой интерес. Наконец, открытым остается вопрос о допустимости разделения требований и «приостановлении» давностного срока по исполнительным требованиям и в приведенных коллегией случаях.

3.4. Вменение истцу указанного «стандарта процессуального поведения» вряд ли отвечает ранее названным целям института исковой давности и балансу интересов сторон. У ответчика не возникает состояния обремененности притязанием истца на неопределенный срок, он с очевидностью осознает попытки кредитора реализовать собственное право в судебном порядке. Сомнительно, что такой «стандарт» может быть обоснован и принципом процессуальной экономии: заявление исполнительного иска в отдельном исковом производстве одновременно с преобразовательным не будет отличаться от предъявления такого требования после вступления в законную силу решения суда по преобразовательному иску. Наконец, при исчислении срока давности по исполнительному требованию в ходе рассмотрения ресциссорного иска не стоит забывать о римской максиме, исключающей течение давности при невозможности защиты: agere non valenti non currit praescriptio⁹.

3.5. При таких обстоятельствах подход коллегии в рассматриваемом деле может быть переосмыслен. Можно согласиться с ВС РФ в определении момента исчисления срока исковой давности: он должен начинать течь с момента осведомления истца о нарушении своего права, то есть совпадать с моментом начала течения давности по требованию об оспаривании сделки. Однако с учетом конкретных обстоятельств дела — знания ответчика о действиях истца по судебному оспариванию, тождественности защищаемого интереса — такой срок может считаться не текущим с момента предъявления иска об оспаривании (пункт 1 статьи 204 ГК РФ) до момента вступления в законную силу соответствующего решения суда. При этом подобный подход возможно распространить как на случаи заявления ресциссорных, так и на предъявление негационных исков (заявление о ничтожности сделки), поскольку судебная защита по-прежнему направлена на охрану одного и того же интереса, который истец не смог реализовать в несудебном порядке, а значит, вынужден был возбудить спор о праве перед судом.

4. Дело «Мосмебель»: art of distinguishing

4.1. ВС РФ признал рассматриваемое дело идентичным делам с участием обществ «Мосмебель» и «Трастдвиж»¹⁰. Так или иначе, коллегия допустила экстраполирование правовой позиции, изложенной в этих делах, на логику рассуждений в комментируемом деле. Вместе с тем возникает справедливый вопрос: все ли обстоятельства названных кейсов совпадают?

4.2. Для начала стоит отметить, что в деле «Трастдвиж» обсуждался вопрос применения срока, закрепленного в пункте 6 статьи 367 ГК РФ, к которому, по мнению устоявшейся судебной практики¹¹, положения главы 12 ГК РФ о давностных сроках неприменимы. С учетом названной (хотя и небесспорной) правоприменительной практики и ригидного толкования срока существования поручительства (залога третьего лица) судами в этом деле специфика его рассмотрения явно отличалась.

4.3. Что касается дела «Мосмебель», то, несмотря на совпадение большинства фактических обстоятельств, можно выделить некоторые отличия от рассматриваемого дела, в частности: в деле «Мосмебель» кредитор заявил об акселерации долга; долг по основному обязательству был частично взыскан с должника; обращение взыскания на предмет залога осуществлялось лишь в недостающей части; рассматривалась специфика ипотеки с учетом ее опубличивания в реестре; залогодатель не мог отвечать в солидарном порядке в отличие от поручителя в комментируемом деле. В связи с этим, поддерживая позицию суда округа, следует признать, что решение вопроса об исчислении срока исковой давности должно было быть основано на анализе отличных обстоятельств комментируемого дела с учетом баланса интересов сторон: исследовании размера задолженности, порядка исполнения кредитных обязательств, характера злоупотребления поручителя.

4.4. Наконец, и правовая позиция, изложенная в деле «Мосмебель», не является бесспорной¹². В нем коллегия прямо подчеркнула, что предварительное признание в судебном порядке недействительной сделки является необходимым условием удовлетворения требования залогодателя об обращении взыскания на заложенное имущество. Несмотря на дальнейший вывод коллегии о необходимости исчисления срока исковой давности по исполнительному требованию с момента осведомления кредитора о пороках сделки, этот тезис требует критического осмысления. Экстраполируя такую логику на комментируемое дело, следует признать, что для исполнительного требования кредитор вынужден был добиваться восстановления поручительства в судебном порядке. К слову, приводя в пример схожие ситуации предъявления соединенных требований, в рассматриваемом определении коллегия не упомянула фабулу дела «Мосмебель», то есть не назвала случай восстановления ипотеки и обращения взыскания на заложенное недвижимое имущество.

Таким образом, вопрос о применимости правовой позиции, сформулированной в деле «Мосмебель», в рассматриваемом случае остается открытым. ВС РФ демонстрирует устойчивую практику по вопросам исчисления срока исковой давности по связанным требованиям¹³. Однако явится ли дело «Мосмебель» прецедентом, подлежащим расширительному применению, для всех сравнимых казусов или сам ВС РФ допустит его преодоление (overruling) при определенных обстоятельствах — покажет будущее.