Ответственность (?) продавца за эвикцию при согласованном злоупотреблении сторон

Иван Деркач,
студент Санкт-Петербургского государственного университета

Фабула дела

25.11.2019 компания (покупатель) и общество (продавец) заключили два договора купли-продажи нежилых помещений общей стоимостью около 45 млн руб.

Переход права собственности на помещения к компании зарегистрирован 05.12.2019. Компания перечислила обществу 19 млн руб. во исполнение договора и 4 млн руб. неустойки за просрочку оплаты.

Первоначальным собственником помещений оказалось ООО «Фармстронг», признанное несостоятельным. В рамках обособленного спора в деле о банкротстве суд обязал компанию вернуть нежилые помещения ООО «Фармстронг», поскольку сделки по их отчуждению, в том числе договоры купли-продажи между компанией и обществом, были признаны недействительными как подозрительные на основании статей 10, 168 и 170 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ). В двусторонней реституции суд отказал, так как ООО «Фармстронг» в рамках оспариваемых сделок не получило никакой имущественной выгоды.

Компания, ссылаясь на то, что она возвратила приобретенные у общества объекты недвижимости в конкурсную массу ООО «Фармстронг», в то время как общество добровольно не вернуло ей денежные средства, обратилась в суд с иском о взыскании с общества 19 млн руб., перечисленных в счет покупки объектов недвижимости, и 4 млн руб. неустойки, уплаченных за просрочку оплаты.

Позиция нижестоящих судов

Суды первой и апелляционной инстанций отказали в удовлетворении иска, поскольку в рамках обособленного спора в деле о банкротстве ООО «Фармстронг» суд не применил последствия недействительности ничтожных сделок в виде двусторонней реституции. Как следствие, по мнению судов, отсутствуют правовые основания для применения последствий недействительности сделок в рамках рассматриваемого спора.

При этом апелляционный суд указал, что все стороны оспариваемой цепочки сделок являются аффилированными участниками группы лиц, а сами сделки преследовали единую противоправную цель по переводу права собственности на имущество должника (ООО «Фармстронг») с целью сокрытия его от кредиторов. При таких обстоятельствах компания не может быть признана добросовестной.

Окружной суд согласился с выводами судов первой и апелляционной инстанций.

Позиция Верховного Суда Российской Федерации

Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) отменила акты нижестоящих судов и направила дело на новое рассмотрение.

По мнению коллегии, вывод судов в рамках обособленного спора об отсутствии оснований для возврата денежных средств сделан исключительно в отношении должника (ООО «Фармстронг»), который не получил каких-либо денежных средств в результате совершения оспариваемых сделок. Компания не предъявляет и не может предъявить материально-правовых требований к ООО «Фармстронг», не получившему денежных средств при отчуждении его имущества. Восстановление же прав компании возможно лишь путем предъявления иска к продавцу о возврате исполненного по недействительной сделке.

Ввиду признания договоров купли-продажи от 25.11.2019 недействительными сделками, а также фактического изъятия приобретенного компанией недвижимого имущества уплаченные компанией обществу денежные средства являются неосновательным обогащением последнего и подлежат возврату.

Комментарий

1. Эвикция vs реституция?

1.1. Следует согласиться с доводом коллегии о том, что суд в рамках обособленного спора о банкротстве ООО «Фармстронг» не предрешал вопрос о допустимости реституции между компанией и обществом, поскольку анализировал в целом всю цепочку подозрительных сделок и преследовал цель установления оснований для возврата спорного имущества в конкурсную массу. По этой причине доводы нижестоящих судов вряд ли являются справедливыми.

Актуальная правоприменительная практика допускает оспаривание цепочки сделок, направленных на безвозмездное отчуждение активов должника в пользу бенефициара, и заявление требования об односторонней реституции имущества от конечного приобретателя в конкурсную массу¹. Такой подход, основанный на положениях банкротного законодательства, не соответствует традиционным представлениям о двусторонней реституции (являющейся последствием недействительности возмездных и синаллагматических договоров), что осложняет использование существующих механизмов гражданско-правовой защиты, однако является данностью, с которой должны считаться участники оборота.

1.2. Вместе с тем вопрос о применимых нормах, из которых складывается нормативная «матрица» решения коллегии, видится не столь очевидным.

Отечественная судебная практика на протяжении длительного времени не применяла нормы о договорной ответственности продавца за «юридические» недостатки товара в случае, когда продавец являлся неуправомоченным отчуждателем имущества. Суды ex officio признавали такой договор (как распорядительную, так и обязательственную сделки) недействительным (по причине недопустимости купли-продажи «чужого») и применяли двустороннюю реституцию, отказывая истцу в договорных требованиях, основанных на статье 461 ГК РФ². Лишь после разъяснений высших судебных инстанций был закреплен приоритет норм о договоре купли-продажи (статьи 460–462 ГК РФ) и неприменимость статьи 167 ГК РФ в случае предъявления требования покупателя к продавцу о возврате уплаченной цены и возмещении убытков, причиненных в результате эвикции³.

1.3. В действительности же фабула комментируемого дела наталкивает на обсуждение проблемы соотношения эвикции и реституции. В узком смысле под эвикцией понимается изъятие у покупателя купленной вещи по основаниям, возникшим до исполнения договора купли-продажи⁴. При этом договорный характер ответственности за эвикцию не исключает предъявление покупателем соответствующего иска и в том случае, когда сделка признана недействительной, поскольку в силу принципа абстракции не имеющей правовых последствий является лишь распорядительная, но не обязательственная сделка⁵. В рассматриваемой ситуации, когда преюдициально установлена недобросовестность сторон договоров купли-продажи и тем более их конвергентный умысел на достижение противоправных последствий (совершение притворной сделки и безвозмездный вывод активов банкрота), знание покупателя о наличии прав третьих лиц и отсутствии права собственности у продавца должно презюмироваться. Кажется, что применительно к комментируемому делу такое знание компании о невозможности переноса права собственности на нее с очевидностью выступает умыслом покупателя, свидетельствующим о полной его осведомленности в отношении прав должника на спорное имущество.

1.4. В литературе чаще всего стандарт поведения покупателя, зафиксированный в пункте 1 статьи 461 ГК РФ в виде словесной формулы «должен был знать», рассматривается в качестве грубой неосторожности с его стороны⁶. Указанное законоположение в действительности создает простор для судейского усмотрения и доктринальных дискуссий: граница между грубой неосторожностью и умыслом едва ли может быть четко определена. При этом столкновение (в настоящем случае — взаимонаправленность) умыслов покупателя (стандарт «знал») и продавца в отношении «юридических недостатков» товара исключает ответственность последнего, поскольку покупатель принимает на себя риск переноса лишь того правового статуса в отношении вещи, который имеет продавец.

Этот тезис поддерживает и ВС РФ, указывая, что в сравнимых обстоятельствах покупатель лишается любых договорных способов защиты, в том числе возможности взыскания покупной цены (дело «Волготанкер»)⁷. Более того, в том деле, фабула которого весьма схожа с комментируемым, коллегия отказала покупателю в возврате покупной цены и возмещении убытков именно на основании норм статей 460–461 ГК РФ. С учетом фактов, установленных судом при рассмотрении обособленного спора о банкротстве (см. пункт 4 настоящего комментария), не просто умысел, но и злоупотребление правом со стороны компании, как видится, исключает возможность использования ею договорных способов защиты по смыслу пункта 1 статьи 461 ГК РФ.

1.5. В то же время ни одна судебная инстанция в рассматриваемом деле не применила нормы об ответственности продавца за эвикцию. На первый взгляд, возникает обоснованный вопрос: если требование истца, которое отражено в тексте судебных актов, походит на договорный иск о возврате покупной цены и неосновательного обогащения в виде уплаченной неустойки, основания для начисления которой отпали, то по какой причине нормы об эвикции не стали предметом рассуждений судов? Вероятно, ответ на этот вопрос кроется в акте суда первой инстанции, который между строк указал, что исковые требования основаны на предписаниях статей 12, 167 ГК РФ.

1.6. При таких обстоятельствах возникает небезызвестная российскому правопорядку конкуренция исков, допустимость которой в отношении некоторых требований (например, конкуренция договорного и деликтного исков) встречает весьма негативное отношение судебной практики⁸. Справедливости ради, такую конкуренцию ВС РФ допускает в отношении ресциссорного и договорного исков в случае умолчания контрагентом об обстоятельствах, которые детерминировали вступление другой стороны в договорные правоотношения⁹. Однако подобные ситуации, во-первых, фактически исчерпываются специальными основаниями недействительности (статьи 178, 179 ГК РФ, но никак не статья 170 ГК РФ), во-вторых, использование покупателем таких способов защиты не приводит к различным материально-правовым последствиям: в обоих случаях при наличии необходимых оснований покупателю будет возвращено все исполненное по сделке либо возмещены убытки в соответствующем размере.

1.7. В комментируемом деле результат рассмотрения спора детерминируется предметом иска. Заявляя иск о применении последствий недействительности на основании статей 12 и 167 ГК РФ, компания фактически прибегает к механизму односторонней реституции (поскольку продавец также лишен имущества и при этом, наряду с покупателем (!), равноудален от риска изъятия имущества в силу согласованного злоупотребления правом), который не может быть не применен судом с учетом преюдициального признания договора купли-продажи ничтожным.

Единственной возможностью «блокирования» подобного требования является пункт 5 статьи 166 ГК РФ, который по смыслу, приданному ему пунктом 70 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25, признает не имеющим правового значения требование о применении последствий недействительности сделки, если ссылающееся на недействительность лицо действует недобросовестно. Вероятно, такой механизм является частным случаем санкции за шикану (статья 10 ГК РФ), в связи с чем отказ в иске может быть обоснован злоупотреблением правом, однако ни один из судов в рассматриваемом деле подобной позиции не придерживался.

Предъявление истцом договорного иска из обязательственной сделки приводило бы к иным последствиям, поскольку субъективная недобросовестность покупателя исключала бы возможность привлечения продавца к ответственности за эвикцию.

1.8. Допущение правопорядком конкуренции исков в ситуации, когда исход дела поставлен в зависимость от избрания истцом (являющимся в конкретном случае заведомо недобросовестным лицом) соответствующего способа защиты, вряд ли коррелирует с общими принципами права и задачами правосудия. Вероятно, фактическая индивидуализация иска из реституционного в договорный в рассматриваемом деле была бы проявлением излишнего «активизма» судов, однако отказ в односторонней реституции по мотиву недобросовестного поведения покупателя, который явно был заведомо осведомлен о невозможности переноса права собственности на него, едва ли будет нарушать баланс прав и обязанностей сторон сделки. Коль скоро умысел покупателя, равно как и умысел продавца, был направлен на совершение притворной сделки без желания достичь правовых последствий путем частичного исполнения обязанности по перечислению покупной цены, интерес покупателя в возврате денежных средств и восстановлении положения, существовавшего до совершения сделки, не должен становиться предметом судебной защиты.

Между тем без фигуры покупателя, который своей осведомленностью о правах третьих лиц принял на себя соответствующий риск изъятия имущества, договоры купли-продажи в принципе не могли быть заключены, в связи с чем полное освобождение покупателя от таких рисков вряд ли может быть экономически обосновано. Наконец, как следует из судебных актов, право собственности на имущество за компанией было зарегистрировано 05.12.2019, а фактическое его изъятие по итогам рассмотрения спора о банкротстве произошло после 14.04.2022. Таким образом, в течение минимум двух с половиной лет компания владела и пользовалась имуществом, в связи с чем неосновательность обогащения продавца (в случае признания допустимости алеаторного элемента в договоре купли-продажи и принятия покупателем на себя рисков изъятия товара) также является небесспорной.

Как кажется, удовлетворяя требование об односторонней реституции, суд тем самым имплицитно поощряет попытку безвозмездного вывода активов (поскольку возвращает покупателя в прежнее имущественное положение); признает, что риск изъятия товара несет продавец даже при очевидной недобросовестности покупателя, принявшего на себя соответствующий риск; допускает дисбаланс в правах и обязанностях сторон, поскольку механизм двусторонней реституции не может быть использован ввиду особых оснований оспаривания сделки третьим лицом в соответствии с законодательством о банкротстве (продавец также лишен имущества). По этой причине рассматриваемое определение ВС РФ в этой части, вероятно, соответствует букве закона, но соответствие его «духу» остается под сомнением.

2. Кондикция как средство защиты покупателя при реституции и эвикции

2.1. Коллегия со ссылкой на пункт 1 статьи 1103 ГК РФ указала, что к требованиям о возврате исполненного по недействительной сделке подлежат применению правила о неосновательном обогащении. Между тем указанная норма закрепляет принцип «генеральной кондикции», допуская субсидиарное применение положений главы 60 ГК РФ к тем правоотношениям, которые специально не урегулированы законом. Безусловно, природа реституционного требования зачастую заключается именно в возврате неосновательного обогащения приобретателя (поскольку при недействительности сделки отпадает кауза предоставления), однако данный тезис не предопределяет применимость норм о кондикции приоритетно или даже наряду с положениями о недействительности сделок¹⁰.

2.2. Следуя законам логики и принципу «бритвы Оккама», именовать реституционное обязательство (при признании его самостоятельной природы) одновременно и кондикционным вряд ли необходимо. При этом в пункте 12 информационного письма Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 11.01.2000 № 49 «Обзор практики рассмотрения споров, связанных с применением норм о неосновательном обогащении», на который ссылается коллегия, речь шла о неосновательном сбережении денежных средств за счет предоставления должника в адрес третьего лица (статья 313 ГК РФ), а не о предъявлении кондикционного иска к своему «контрагенту». Вероятно, коллегия прибегла к обоснованию своего решения посредством норм о кондикции именно по причине невозможности применения двусторонней реституции в рассматриваемом деле, поскольку для случаев односторонней реституции (исключая оспаривание в рамках банкротного законодательства) судебная практика легитимировала использование иска из неосновательного обогащения¹¹. Однако, как представляется, и такая констатация не являлась необходимой, так как с точки зрения материального права реституция выступает реализацией двух самостоятельных, взаимно не обусловленных обязательств, односторонних по своей структуре, в связи с чем случаи односторонней реституции могут существовать и без «модуса» кондикции.

2.3. Более дискуссионным видится вопрос о применимости норм о кондикции в ситуации, когда покупатель заявляет договорный иск о возврате покупной цены вследствие изъятия у него товара. По мнению некоторых исследователей, возврат уплаченной цены должен осуществляться вне зависимости от того, освобождается ли продавец от ответственности в связи с нарушением обязательства передать вещь свободной от прав и притязаний третьих лиц, с учетом субсидиарного применения главы 60 ГК РФ, как это происходит при возврате цены при расторжении договора (пункт 4 статьи 453 ГК РФ)¹². В то же время такая точка зрения небесспорна. Как кажется, в случае, когда покупатель имел полную осведомленность о правах третьих лиц на товар или тем более умысел на его приобретение заведомо без имеющихся на то правовых оснований с противоправной целью, покупная цена также не должна подлежать возврату по мотиву недобросовестности покупателя, принявшего соответствующий риск на себя¹³. Равным образом справедливо распространить такую логику и на договорную неустойку, уплаченную покупателем за просрочку оплаты товара.

3. Диспозитивность нормы пункта 1 статьи 461 ГК РФ

3.1. Апелляционный суд в рамках обособленного спора о банкротстве указал, что отчуждение спорного имущества обществом было произведено компании без каких-либо гарантий. Примечательно, что только в судебном акте коллегии появилось упоминание содержания пункта 3.3 договоров купли-продажи от 25.11.2019, согласно которому при изъятии имущества у покупателя третьими лицами по основаниям, возникшим до его передачи и (или) регистрации права собственности покупателя на имущество, продавец обязан возместить покупателю понесенные последним убытки. Как видно из буквального текста, стороны в договорах не упомянули оговорку, содержащуюся в пункте 1 статьи 461 ГК РФ, о знании покупателя об основаниях изъятия имущества.

3.2. Сказанное позволяет обратиться к небезынтересному вопросу о пределах договорной свободы сторон при определении обязанности продавца передать вещь свободной от прав третьих лиц. На сегодняшний день излишне ригористичным будет выглядеть ограничение свободы определения договорных обязанностей сторон в названной сфере. Очевидно, что изменение сторонами договора дефолтного правила в «пользу» покупателя (введение повышенной ответственности продавца и обязанности возместить убытки даже в случае, когда покупатель знает об основаниях изъятия имущества при заключении договора) или продавца (исключение обязанности продавца возместить убытки и возвратить покупную цену в случае изъятия товара у покупателя, за исключением правила пункта 2 статьи 461 ГК РФ, не позволяющего исключать ответственность продавца за умысел) будет соответствовать «тесту на диспозитивность», закрепленному в пунктах 3 и 5 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 14.03.2014 № 16 «О свободе договора и ее пределах». Более того, введение соглашением сторон обязанности продавца возместить убытки и возвратить покупную цену в ситуации, когда покупатель осведомлен о наличии прав третьих лиц на вещь и продавец не скрывает их, тем более в В2В-отношениях, будет соответствовать и действующему законодательству (статья 406.1 ГК РФ).

3.3. В рассматриваемом деле названное положение договоров купли-продажи не стало предметом обсуждения, вероятно, ввиду заявления компанией именно реституционного иска. Вместе с тем, экстраполируя логику договорной ответственности за эвикцию на фабулу комментируемого дела, следует признать, что даже при недобросовестности покупателя продавец, видимо, должен был бы возместить причиненные изъятием имущества убытки. Однако сказанное справедливо в случае, если воля сторон прямо была направлена на возложение соответствующих рисков на продавца в полном объеме. Приведенный текст пункта 3.3 договоров купли-продажи не позволяет однозначно утверждать о такой направленности. По крайней мере, это предмет другого обсуждения (о толковании договора), выходящего за пределы настоящего комментария.

4. Согласованное злоупотребление правом продавца и покупателя

4.1. Для понимания степени упречности поведения покупателя и продавца следует обратиться к акту суда, вынесенному в рамках дела о банкротстве. Суд отметил, что «компания знала и не могла не знать об обособленном споре, его истории и „проблемности“, не проводила надлежащей его проверки, равно как и обстоятельства приобретения имущества по-прежнему скрывает, а значит, не может считаться лицом, добросовестно распоряжающимся своими правами, не состоящим в сговоре с иными участниками оспариваемых сделок». Маркерами аффилированности компании с иными участниками цепочки сделок послужили: оформление договоров «задним числом», заключение договоров в отношении имущества без оформления прав на него, заведомая финансовая убыточность сделки для продавца, участие сотрудников компании в деятельности общества и пр. Оценка подобных маркеров в части действительного злоупотребления правом не являлась предметом рассматриваемого дела и, как следствие, настоящего комментария, в связи с чем не только полную осведомленность сторон договора об отсутствии правовых оснований для совершения распорядительной сделки, но и взаимный умысел на их сокрытие следует презюмировать.

4.2. В этом контексте весьма интересен тезис коллегии о том, что при установлении согласованного недобросовестного поведения (злоупотребления правом) со стороны покупателя и продавца в условиях, когда у покупателя вещь изъята третьим лицом, необоснованно полученная продавцом выкупная цена подлежит взысканию в пользу покупателя, поскольку иное ставило бы недобросовестного продавца в преимущественное положение. По мнению коллегии, санкция за недобросовестное поведение в виде отказа в судебной защите (пункт 2 статьи 10 ГК РФ) применима лишь в том случае, когда другая сторона является потерпевшей от такого злоупотребления.

4.3. Представляется, что этот вопрос восходит к не менее актуальной политико-правовой проблеме — разрешению спора, в котором оба участника являются недобросовестными лицами.

Применительно к отказу в реституции в случае ее противоречия основам правопорядка или нравственности, как известно, существует правило soluti retentio (удержание исполненного), эманацией которого явился пункт 4 статьи 167 ГК РФ¹⁴. Многим зарубежным порядкам известны более универсальные правила, блокирующие применение реституции или в принципе рассмотрение спора между сторонами, согласованно злоупотребляющими правами, например: ex turpi causa (иск не может возникнуть из аморального или незаконного основания), in pari delicto (когда стороны в равной мере виновны, ответчик находится в лучшем положении) (Великобритания); Schutz der Justiz vor mißbräuchliche Inanspruchnahme (теория защиты от использования юстиции для требований, основанных на злоупотреблении правом) (Германия) и др.¹⁵

4.4. При таких обстоятельствах сама по себе необходимость разрешения спора между двумя лицами, согласованно злоупотребившими правом на заключение и исполнение договора купли-продажи для достижения противоправной цели, может вызывать сомнения. Ссылка коллегии на нарушение баланса интересов сторон при отказе в реституции также видится небесспорной, поскольку вопрос о «законности» этих интересов и их юстициабельности остается открытым. Так или иначе, итоговое решение коллегии может явиться предметом дискуссий, однако достижение баланса интересов двух недобросовестных участников сделки вряд ли видится задачей правопорядка и едва ли возможно, поскольку любое решение в такой ситуации будет допускать нарушение реституционной квазисиналлагмы и при этом явно не сможет и не должно защищать те цели (интересы), которые стороны данной сделки преследовали. В этой связи разрешение такого спора (если признавать само его рассмотрение рациональным и необходимым) вряд ли должно отличаться от правила распределения рисков изъятия товара между покупателем и продавцом в зависимости от их субъективной осведомленности о таких рисках.