Правовая природа исполнительного производства и материальное право

Владислав Пермяков,
магистрант Санкт-Петербургского государственного университета

Фабула дела

Компания KMA Concepts Limited (далее — компания) выиграла судебный спор о взыскании с С. (должник) задолженности в размере 10 700 руб.

Получив исполнительный лист, компания обратилась с заявлением о возбуждении исполнительного производства по поводу взыскания спорной суммы.

В этом заявлении, подписанном представителем компании — предпринимателем К. (далее — представитель), содержалось указание о том, что взысканные по исполнительному производству денежные средства следует перевести представителю на принадлежащий ему банковский счет, открытый в ПАО «Сбербанк России». К заявлению прилагались исполнительный лист, а также доверенность, выданная представителю обществом «Семенов и Певзнер» в порядке передоверия, на представление интересов компании. В указанной доверенности отдельно было оговорено право представителя на совершение от имени компании всех действий в рамках исполнительного производства, включая право на получение имущества в соответствии с решением суда, в том числе наличных денежных средств и банковских переводов.

В рамках исполнительного производства судебным приставом-исполнителем с должника взысканы 10 700 руб., однако на банковский счет представителя данные средства перечислены не были, в связи с чем компания обратилась в суд с требованием о признании незаконным бездействия судебного пристава-исполнителя, обязании его принять решения и совершить действия, направленные на исполнение исполнительного документа и перечисление денежных средств на счет представителя.

Позиция нижестоящих судов

Нижестоящие суды удовлетворили заявленные требования частично: признано незаконным бездействие судебного пристава-исполнителя, выразившееся в неперечислении взысканных денежных средств на расчетный счет представителя; на судебного пристава-исполнителя возложена обязанность устранить допущенные нарушения прав и законных интересов компании. В остальной части в удовлетворении требований судами отказано.

Позиция Верховного Суда Российской Федерации

Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) отменила акты нижестоящих судов в части признания незаконным бездействия судебного пристава-исполнителя и обязания пристава-исполнителя устранить допущенные нарушения прав и интересов компании, в удовлетворении заявления компании отказала.

Коллегия указала, что буквальная формулировка нормы статьи 110 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» (далее — Закон об исполнительном производстве) предполагает перечисление взысканной суммы лишь на счет самого взыскателя, но не его представителя, в связи с чем судебный пристав-исполнитель не может осуществить перечисление спорной денежной суммы представителю.

Комментарий

1. Первичная оценка материально-правового сюжета

Невзирая на то что центральные вопросы данного дела являются процессуальными и касаются непосредственно правовой природы заключительной стадии процесса — исполнительного производства, полагаем необходимым рассмотреть сам материально-правовой сюжет, который складывается при приведении судебного акта в исполнение (не только приведенного в рассматриваемом кейсе, но и любого иного).

Имеется судебный акт, который констатирует (или, если вставать на позиции того, что судебный акт лишь подтверждает существование требования, — подтверждает) существование права требования одного лица к другому. Это означает, что перед нами ситуация, в которой требование компании к должнику является существующим в объективной правовой действительности (по меньшей мере полагается таковым) и созревшим, то есть возможным к предъявлению для исполнения должником.

С этой точки зрения нет никаких рациональных позитивно действующих (с позиций российского гражданского законодательства) либо политико-правовых резонов к тому, чтобы запрещать кредитору дать поручение на принятие исполнения по данному обязательству каким-либо третьим лицом.

Должник в данном случае защищен механизмами доктрины видимости (институтом исполнения обязательства надлежащему лицу — статья 312 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ)), в связи с чем оснований для передачи правомочия на принятие исполнения по спорному обязательству по доверенности не усматривается. Иными словами, должник может при исполнении обязательства требовать доказательств того, что исполнение производится надлежащему лицу, ввиду чего ситуация, при которой представитель получает исполнение от должника вне спора, будет тождественной ситуации, при которой это происходит в рамках исполнительного производства.

С этих позиций понятно желание нижестоящих судов расширительно истолковать нормы Закона об исполнительном производстве, их стремление позволить посредством доверенности определить в качестве получателя денежных средств не самого взыскателя, а его представителя.

2. Вопрос о природе исполнительного производства. Буквальное прочтение норм Закона об исполнительном производстве

В то же время игнорирование вопроса о том, как работают нормы Закона об исполнительном производстве и нужно ли их читать радикально буквально, подобно тому, как это сделала коллегия в комментируемом определении, было бы не совсем корректным.

Вопрос о том, что представляет собой исполнительное производство, остается дискуссионным. Согласно одной точке зрения исполнительное производство является самостоятельной отраслью права, автономной от гражданского процесса¹. Другая же точка зрения говорит нам о том, что исполнительное производство — это завершающая стадия процесса (в широком смысле)².

В связи с чрезмерной обширностью данного вопроса, не вдаваясь в теоретические рассуждения, примем второе мнение в качестве отправной точки анализа.

Исполнительное производство, будучи завершающей стадией процесса, являет собой не что иное, как процедуру публичного права. Это означает, что формы и способы принудительного исполнения обязательств, существование и зрелость прав требований которых были подтверждены законной силой судебного решения, определяются нормами публичного (а именно процессуального) права. Как известно еще со времен римского частного права, «публичное право не может отменяться соглашениями частных лиц» (ius publicum privatorum pactis mutari non potest).

Процессуальные правоотношения, коими в широком смысле являются правоотношения по исполнению судебного акта, существуют исключительно в форме, которая задана законом (в данном случае Законом об исполнительном производстве). Особенно это понятно в связи с тем, что конечная цель судебного акта, который принимается по результатам рассмотрения дела, и запускаемого в дальнейшем исполнительного производства — это ликвидация того социального конфликта, который привел стороны в суд. В связи с этим и существует эффект законной силы судебного решения, констатирующего то положение сторон, которое было установлено в ходе судебного разбирательства.

В этом смысле государству невыгодно потенциальное возникновение ситуации, при которой судебный акт является исполненным с точки зрения завершенного исполнительного производства, но денежные средства так и не дошли до взыскателя, указанного в исполнительном листе, вследствие чего последний вынужден заново инициировать процесс с целью взыскать то, что уже de iure было взыскано в первом процессе.

В данном ключе можно понять мотивы выдвигаемого ВС РФ тезиса о том, что норма статьи 110 Закона об исполнительном производстве говорит лишь о переводах денежных средств на счет взыскателя, а также о переводе на депозитный счет Федеральной службы судебных приставов.

3. Толкование нормы статьи 110 Закона об исполнительном производстве: аргументы в пользу систематического толкования (расширительное прочтение норм Закона об исполнительном производстве вместе с нормами процессуального закона)

Может ли данная норма быть прочитана расширительно, а не радикально буквально?

Как было указано выше (пункт 1 настоящего комментария), исходный материально-правовой юридико-фактический состав, который лежит в основе процесса принудительного исполнения судебного акта, сам по себе не содержит препятствий к тому, чтобы осуществить перечисление денежных средств представителю взыскателя. Это укладывается и в постепенно складывающуюся в доктрине процессуального права точку зрения о том, что процессуальное законодательство не является строгой инструкцией, а представляет собой свод общих правил по разрешению споров³. С этих позиций радикально буквальное восприятие норм процессуального закона не может способствовать реализации назначения процесса — справедливому разрешению спора и, что самое главное, окончательному решению возникшего между сторонами конфликта. Ведь в такой ситуации решение суда остается неисполненным, что, в свою очередь, порождает ситуацию, при которой имущественный интерес кредитора защищен лишь номинально, но не реально.

Помимо этого, следует обратить внимание на некоторое противоречие нормы статьи 110 Закона об исполнительном производстве (если толковать ее буквально) и предписаний процессуальных кодексов (часть 1 статьи 54 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации и часть 2 статьи 62 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации). Последние прямо указывают, что представляемый может указать в доверенности полномочия представителя на получение денежных средств. Однако Закон об исполнительном производстве оперирует исключительно термином «счет взыскателя», никоим образом не упоминая возможность ситуации, когда денежные средства перечисляются на счет представителя взыскателя. При сопоставлении двух указанных правил возникает достаточно странный вывод: процессуальный закон прямо разрешает получение исполнения в виде наличного имущества или наличных денежных средств не только самим взыскателем, но и его представителем (при этом лишь требуется, чтобы данное полномочие было прямо оговорено в доверенности), но когда речь заходит о безналичных деньгах, согласно Закону об исполнительном производстве их зачисление на счет представителя взыскателя не допускается, а единственным управомоченным на их получение является сам взыскатель. Сложно представить какое-либо рациональное объяснение подобного дифференцированного подхода. По крайней мере, из природы объекта взыскания это различие явно не проистекает, а все остальные значимые обстоятельства, равно как и интересы участников, в обеих указанных ситуациях являются тождественными.

Чтобы избежать указанного выше парадоксального вывода о различиях в принципиальной допустимости действий взыскателя через представителя в зависимости от «агрегатного состояния» денежных средств, являющихся объектом взыскания, можно пойти одним из двух путей. Следует либо не воспринимать предписания статьи 110 Закона об исполнительном производстве буквально, истолковав имеющуюся там фразу про «счет взыскателя» как включающую не только взыскателя лично, но и его представителя. Во всяком случае положений, исключающих подобную интерпретацию, данная норма не содержит. Если же настаивать на буквальном понимании правил статьи 110 Закона об исполнительном производстве, следует признать, что эта норма противоречит положениям Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации и Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, а потому не подлежит применению.