Взыскание убытков за продажу несуществующего требования на банкротных торгах

Евгений Евсеев,
магистрант Санкт-Петербургского государственного университета

Фабула дела

В рамках дела о банкротстве общества «Аман» (далее — цедент) общество «ОВЛ-метод» (далее — цессионарий) в июле 2022 года приобрело за 20 015 руб. 15 коп. право требования к акционерному обществу «Группа компаний ПИК» (далее — должник) в размере 2 026 850 руб. на банкротных торгах, организованных арбитражным (конкурсным) управляющим (далее — управляющий). Свои обязательства по оплате приобретенного требования цессионарий исполнил в надлежащий срок после признания его победителем торгов.

При этом еще в феврале 2022 года цеденту (в лице управляющего) было отказано судом (дело № А40-110253/2021) во взыскании долга по соответствующему требованию с должника в связи с тем, что сумма долга уже была им перечислена третьим лицам на основании распорядительных писем цедента.

Цессионарий обратился с иском к управляющему о взыскании суммы, уплаченной им по договору уступки (20 015 руб. 15 коп.), а также упущенной выгоды в размере полной суммы (номинала) спорного требования (2 026 850 руб.).

Позиция нижестоящих судов

С учетом того, что сумма в размере 20 015 руб. 15 коп., уплаченная цессионарием за приобретенное требование, была возмещена управляющим добровольно в ходе рассмотрения спора, суд первой инстанции удовлетворил иск в части упущенной выгоды, взыскав с управляющего сумму номинала спорного требования, поскольку данная сумма была реально перечислена должником, а значит, она могла быть получена цессионарием в отсутствие нарушения со стороны управляющего.

Апелляционный и окружной суды в этой части оставили данное решение без изменения.

Позиция Верховного Суда Российской Федерации

Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) отменила акты нижестоящих судов, в удовлетворении требований цессионария отказала.

Коллегия отметила, что, несмотря на незаконность действий управляющего, знавшего о погашении требования должником и тем не менее выставившего это требование на торги, такие действия не находятся в причинной связи с неполучением дохода цессионарием.

По мнению коллегии, уступленное требование перешло в разряд несуществующих по обстоятельствам, не связанным ни с торгами, ни с поведением управляющего, а стало таковым вследствие правомерного исполнения соответствующего обязательства должником, причем до начала процедуры реализации требования. Как указала коллегия, даже если бы управляющий не совершил анализируемые незаконные действия, цессионарий все равно не смог бы увеличить свои активы за счет дебиторской задолженности должника, то есть не смог бы получить доход, предъявленный к взысканию.

Комментарий

Комментируемое определение касается вопросов ответственности управляющего и допустимости взыскания с него упущенной выгоды в размере номинала реализованного на торгах требования. Для корректной оценки позиции коллегии следует проанализировать применительно к фабуле все релевантные составляющие обозначенной проблематики.

1. Прежде всего необходимо рассмотреть возможность применения в данной ситуации положений статьи 390 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), коль скоро нижестоящие суды при обосновании допустимости ответственности управляющего ссылались в числе прочего на эту норму.

В соответствии с положениями статьи 390 ГК РФ цедент несет ответственность за недействительность уступленного требования. При этом под недействительным в контексте пункта 1 статьи 390 ГК РФ понимается и несуществующее требование¹.

В зависимости от фактических обстоятельств, в том числе от каузы цессии, может по-разному решаться вопрос о целесообразности применения тех или иных мер ответственности из пункта 3 статьи 390 ГК РФ². Так, например, в некоторых случаях взыскание убытков будет возможно только по модели защиты негативного интереса³. Однако не возникает сомнения, что в случае возмездной цессии в ситуации, когда цедент определенно знал о том, что реализуемое им право требования не существует, взыскание убытков должно производиться в полном объеме (по модели позитивного интереса). Такое возмещение должно следовать и тогда, когда цеденту, определенно знавшему о несуществовании права требования, противостоит цессионарий, который не знал о данном факте в силу проявления неосторожности, поскольку право не может поощрять умышленные правонарушения.

1.1. Положения статьи 390 ГК РФ относятся к правовому режиму договора, на основании которого происходит уступка, и должны применяться mutatis mutandis с нормами, регулирующими конкретный договорный тип и конкретные правоотношения⁴.

Иными словами, статья 390 ГК РФ устанавливает общие правила договорной ответственности цедента. То есть требование об ответственности должно быть заявлено стороной лежащего в основании цессии обязательственного договора (в рассматриваемом случае — договора купли-продажи права требования), а именно покупателем-цессионарием, к другой его стороне — продавцу-цеденту. Вместе с тем управляющий стороной такого договора не является. В лучшем случае управляющего можно считать представителем цедента, поскольку он действовал от имени данного юридического лица — банкрота (цедента), но никак не подменял его собой.

2. При этом нет никаких препятствий допустить предъявление на основании пункта 1 статьи 1064 ГК РФ деликтного иска непосредственно к управляющему, который, зная о несуществовании права требования, умышленно реализовал его на торгах по банкротству, что и по мнению коллегии является незаконным, неразумным и недобросовестным.

2.1. В этом смысле комментируемое дело можно сравнить с делом ООО «Бомарше» (определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 22.05.2017 № 303-ЭС16-19319), где в ситуации «запуска» первоначальным цедентом двух параллельных цепочек уступок прав в отношении одного и того же требования коллегия пришла к выводу о необходимости привлечения цедента к деликтной ответственности перед конечным цессионарием, даже несмотря на отсутствие какой-либо договорной связи между ними.

Как правильно указала в том деле коллегия, наступление деликтной ответственности лица, совершившего противоправное действие (бездействие), не может зависеть от случайного факта (дальнейшей цепочки перепродаж).

Вместе с тем в комментируемом определении по неведомым причинам и в отсутствие какого-либо объяснения ответственность управляющего, умышленно реализовавшего несуществующее требование, ставится коллегией в зависимость именно от случайного факта, никак не связанного с противоправным поведением управляющего, а именно от исполнения должником своего обязательства цеденту до продажи соответствующего требования цессионарию, который, таким образом, по мнению ВС РФ, ни при каких обстоятельствах не мог бы получить соответствующий доход.

Указанный подход, на наш взгляд, поощряет недобросовестных субъектов, совершающих сделки лишь с целью злонамеренного вовлечения в них иных участников оборота, ведь по логике комментируемого определения такие недобросовестные лица не должны будут нести за это никакой ответственности.

Как видится, в рассматриваемом случае ответственность управляющего не может быть поставлена под сомнение, а обсуждаться может лишь ее размер.

3. Следует не согласиться с мнением З. Б. Мальбаховой о том, что в силу специфики отношений, регулируемых Федеральным законом от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее — Закон о банкротстве), ответственность арбитражного управляющего должна наступать только в части возмещения реального ущерба⁵. Подобное ограничение ни догматически, ни нормативно ниоткуда не следует. Как представляется, решение вопроса о размере возмещаемых убытков должно зависеть от фактических обстоятельств в каждом конкретном случае, а не от специфики и целей правового регулирования отношений в сфере банкротства. Кроме того, даже при допущении ограниченного размера ответственности арбитражного управляющего такие ограничения не могут применяться в ситуации умышленного совершения им противоправных действий (бездействия).

Из пункта 4 статьи 20.4 Закона о банкротстве следует, что ответственность арбитражного управляющего в части возмещения убытков не ограничена, например, только реальным ущербом, а следовательно, взысканию с арбитражного управляющего подлежит в том числе и упущенная выгода. При этом действия (бездействие) арбитражного управляющего должны быть выражены в неисполнении или ненадлежащем исполнении возложенных на него обязанностей в деле о банкротстве, и такой факт должен быть установлен вступившим в законную силу решением суда. Поскольку речь идет об ответственности, должна быть установлена вина арбитражного управляющего, а также причинная связь между его противоправными действиями (бездействием) и наступившими убытками.

3.1. Соответствующий юридический состав наличествует в рассматриваемом споре. Так, управляющий знал о том, что на момент проведения торгов соответствующего требования уже не существует, однако скрыл эту информацию от участников торгов, в том числе от цессионария.

Довод коллегии об отсутствии причинной связи между убытками цессионария и поведением управляющего ввиду того, что спорное требование перешло в разряд несуществующих вследствие исполнения обязательства должником, а не из-за действий (бездействия) управляющего, кажется сомнительным. Лицо, передающее несуществующее требование, отвечает за само его несуществование, причина же этого несуществования (в том числе надлежащее его исполнение должником) никакого значения не имеет. При этом именно заключение договора купли-продажи несуществующего требования является condicio sine qua non возникающих убытков цессионария. Если требование к должнику, как в рассматриваемой ситуации, прекратилось до его «передачи» на основании совершенного договора купли-продажи, появляются основания для соответствующей ответственности (договорной — у продавца-цедента (статья 390 ГК РФ) как стороны договора — либо деликтной — у арбитражного управляющего в случае наличия его вины (пункт 1 статьи 1064 ГК РФ)).

4. Вместе с тем взыскание убытков в рамках деликтной ответственности может в итоге привести к крайне несправедливому результату как для стороны, пострадавшей от нарушения, так и непосредственно для нарушителя.

Так, деликтная ответственность характеризуется возмещением убытков, как правило, по модели защиты негативного интереса, поскольку целью деликтной ответственности является прежде всего постановка потерпевшего в положение, при котором его права и интересы никогда бы не нарушались. Однако взыскание с нарушителя всего того, на что потерпевший был вправе рассчитывать при заключении договора, то есть по модели защиты позитивного интереса, во многих случаях в результате применения правил о генеральном деликте может оказаться затруднительным.

Кроме того, выбор в пользу деликтной ответственности не позволит применить отдельные положения договора (как между конечным цессионарием и промежуточным цедентом, так и между первоначальным цедентом и промежуточным цедентом). Это могут быть такие важные сопутствующие договорные условия, как, например, ограничение ответственности, третейская или арбитражная оговорка, установленная договором подсудность и прочие. И такие условия, в свою очередь, могут быть выговорены в пользу нарушителя. Игнорирование важности подобных условий для нарушителя может быть также несправедливым, поскольку в ситуации, когда требование из договорной ответственности предъявлялось бы не «через голову» сразу к нарушителю, а последовательно по цепочке уступок, нарушитель в отношениях со своим непосредственным контрагентом был бы защищен теми договорными условиями, которые он для себя выговорил.

В связи с этим может обсуждаться вопрос применения в рассматриваемом случае положений о договорной ответственности, несмотря на то что стороны не связаны договорными правоотношениями.

В комментируемом сюжете, на наш взгляд, особенно важно защитить именно цессионария. При применении норм о деликтной ответственности возмещение в его пользу может ограничиться лишь негативным интересом, тогда как он, напротив, должен быть поставлен в положение, в котором он находился бы, если бы договор был исполнен и к нему перешло существующее требование. Ведь именно такой объем возмещения цессионарий был бы вправе получить по нормам о договорной ответственности от цедента, если бы тот не был ликвидирован в результате своего банкротства. Необходимость применения к управляющему аналогичного объема ответственности может быть обоснована, как минимум, тремя обстоятельствами.

Во-первых, ликвидация цедента в результате банкротства является случайным фактом. Если бы цедент не был ликвидирован, то, как указывалось выше, цессионарий обратился бы к нему с договорным иском, получил бы возмещение по модели позитивного интереса, а цедент впоследствии взыскал бы эту сумму с управляющего. Получается, что управляющий выигрывает исключительно в силу факта банкротства и ликвидации цедента, что крайне сложно объяснить и принять.

Во-вторых, договор между цессионарием и цедентом заключался в условиях банкротства последнего, через посредничество управляющего, что предполагало скорую ликвидацию цедента. А потому вполне логично посмотреть на ситуацию таким образом, словно управляющий специально использовал условия, в которых заключался договор, с целью ограничения ответственности за собственное умышленное неправомерное поведение.

В-третьих, как уже было подчеркнуто выше, управляющий действовал умышленно. Если позволить ему либо в целом уйти от ответственности (что, по сути, и сделала коллегия), либо ограничить ее лишь возмещением негативного интереса в рамках деликтной ответственности, такая реакция не будет обеспечивать превенции, а иные лица в схожих ситуациях будут создавать у добросовестных участников оборота некомпенсируемые убытки, а сами при этом уходить от ответственности.

Вследствие сказанного наиболее удачным решением представляется предъявление зависимого квазирегрессного требования, которое предлагает для таких случаев А. Г. Карапетов, когда иск предъявляется не просто «через голову» непосредственно в адрес нарушителя, но и носит характер договорного⁶.

В нашем случае в такой логике к ответственности управляющего перед цессионарием подлежат применению, во-первых, положения самого договора между цедентом и цессионарием, во-вторых, нормы закона о договорах и соответствующем договорном типе, а также, в части, не урегулированной перечисленными положениями, правила статьи 390 ГК РФ.

5. Подлежит ли учету при обсуждении размера подлежащих взысканию убытков неосторожность цессионария, который, возможно, предприняв некоторые усилия, мог бы ознакомиться с опубликованными судебными актами об отказе цеденту во взыскании спорной задолженности с должника по причине прекращения соответствующих обязательств исполнением?

Представляется, что право не может отказать в защите лицу, действующему неосторожно, против лица, умышленно заключившего договор о продаже требования, о несуществовании которого оно точно знало.

Кроме того, поскольку договор в отношении спорного требования заключался цессионарием, во-первых, на банкротных торгах, санкционированных судом, а во-вторых, при посредничестве профессионального участника оборота (арбитражного управляющего), то, на наш взгляд, в стандарт заботливости и осмотрительности цессионария в принципе не должна входить проверка существования такого требования.

---