1 октября 2017 года исполнилось два года с момента вступления в силу положений Федерального закона от 26.10.02 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее — Закон о банкротстве), касающихся банкротства граждан. И если в 2015 году юридическое сообщество пыталось предугадать потенциальные проблемы и коллизии, ожидающие правоприменительную практику в связи с введением данного института, то сейчас уже наработанный судами практический материал по наиболее наболевшим вопросам можно систематизировать и анализировать.
Что предложил законодатель и в чем проблема?
Не ставя своей целью осветить все проблемы, обратимся к одной из них — очень актуальной с точки зрения целей банкротства — толкованию норм об ограничении освобождения от долгов (пункт 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве).
Еще на стадии обсуждения законопроекта положения о том, что при наличии определенных обстоятельств должник по завершении банкротного процесса не освобождается от долгов, вызвали живейший интерес.
Фактическое завершение процедуры несостоятельности сохранением долговых обязательств за физическим лицом, очевидно, нельзя считать типичным результатом. Запрет на освобождение от долгов при определенных обстоятельствах является таким исключением, которое в корне меняет ожидания от банкротства и должника, и кредиторов. Следовательно, основания применения этого института необходимо понимать в соответствии с буквальным текстом закона, не допуская расширительного толкования.
Однако сложность кроется в многогранности проблемы и несовершенстве юридической техники, когда найти недвусмысленную, конкретную и исчерпывающую формулировку трудно (если вообще возможно, учитывая, что любая норма права представляет собой некое стандартное обобщенное правило, нуждающееся в толковании в контексте конкретных обстоятельств).
Согласно пункту 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве освобождение гражданина от обязательств не допускается в случае, если соответствующим судебным актом установлено, что банкрот — физическое лицо:
— привлечен к публично-правовой ответственности (вступившим в законную силу судебным актом гражданин привлечен к уголовной или административной ответственности за неправомерные действия при банкротстве, преднамеренное или фиктивное банкротство при условии, что такие правонарушения совершены в данном деле о банкротстве гражданина);
— вводит в заблуждение заинтересованных лиц (гражданин не предоставил необходимые сведения или предоставил заведомо недостоверные сведения финансовому управляющему или арбитражному суду, рассматривающему дело о банкротстве гражданина, и это обстоятельство установлено соответствующим судебным актом, принятым при рассмотрении дела о банкротстве гражданина);
— незаконно действовал при установлении обязательства, из которого возник тот или иной долг (доказано, что при возникновении или исполнении обязательства, на котором конкурсный кредитор или уполномоченный орган основывал свое требование в деле о банкротстве гражданина, гражданин действовал незаконно, в том числе совершил мошенничество, злостно уклонился от погашения кредиторской задолженности, уклонился от уплаты налогов и (или) сборов с физического лица, предоставил кредитору заведомо ложные сведения при получении кредита, скрыл или умышленно уничтожил имущество).
Сложно не заметить, что последние два основания отличает неопределенность и широта формулировок. Нормы с открытым содержанием сами по себе допустимы и крайне востребованы оборотом. Однако в контексте интерпретационной деятельности, связанной с применением оценочных конструкций, крайне высок риск судейского усмотрения в применении указанных правил в противоречии с целями банкротства в целом и данного института (института ограничения долгов) в частности1. 1 Олевинский Э. Ю. Правовое регулирование несостоятельности граждан — коротко о важном // Закон. 2015. № 12. С. 53–62.
Проще говоря, мало кто понимал два года назад и тем более мог предсказать, в каких именно случаях, кроме прямо указанных в законе, будут применяться правила о сохранении долгов. Не было ясно и то, в каком порядке должны устанавливаться обстоятельства, служащие основанием для отказа в освобождении от долгов по завершении банкротной процедуры.
Не пролило свет на обозначенные вопросы и принятое крайне оперативно постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 13.10.15 № 45 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие процедур, применяемых в делах о несостоятельности (банкротстве) граждан»2. 2 Терещенко Т. А., Ганюшин О. Е. На опережение: Верховный Суд высказался по отдельным вопросам процедуры несостоятельности (банкротства) граждан // Закон. 2015. № 12. С. 98–105.
В настоящее время накопилась определенная судебная практика, анализ которой позволяет показать и оценить результаты, достигнутые более чем за два года применения закона, а также обозначить спорные моменты, которые, по нашему мнению, должны быть устранены в дальнейшем.
Просто и понятно
Оценка судебной практики невозможна без анализа характера и существа обстоятельств, при выявлении которых обоснованность отказа в освобождении от долгов не вызывает серьезных сомнений.
В настоящее время распространение получили дела, в которых судом установлен либо факт незаконных действий по отношению к кредитору, либо то, что должник был освобожден от уголовной ответственности за конкретный эпизод по нереабилитирующему основанию. Такую судебную практику активно формирует Федеральная налоговая служба в рамках дел о банкротстве, в которых задолженность должников возникает в связи с уклонением от уплаты налогов.
Например, рассматривая дело о банкротстве гражданина А., Арбитражный суд Северо-Западного округа в постановлении от 19.04.17 по делу № А26-687/2016 указал следующее.
В январе 2010 года постановлением Петрозаводского городского суда Республики Карелия А. освобожден от уголовной ответственности по части 1 статьи 198 Уголовного кодекса Российской Федерации на основании пункта 3 части 1 статьи 24 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с истечением сроков давности. Действия А. квалифицированы судом по части 1 статьи 198 Уголовного кодекса Российской Федерации: уклонение от уплаты налогов с физического лица путем включения в налоговую декларацию заведомо ложных сведений, совершенное в крупном размере. Коль скоро должник освобожден от уголовной ответственности по нереабилитирующим основаниям, суды дали правильную оценку приведенным обстоятельствам, указав на отсутствие оснований для освобождения должника от обязательств в силу пункта 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве.
К аналогичному выводу суды пришли и в ином деле с похожими фактическими обстоятельствами (постановление Арбитражного суда Центрального округа от 01.03.17 по делу № А48-4550/2015).
Другим, не вызывающим сомнений случаем, когда в соответствии с законом точно не должно допускаться освобождение от долгов, является совершение должником сделок по отчуждению имущества, несмотря на наличие официальных запретов на такие действия.
Так, в постановлении Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 17.05.17 по делу № А53-25849/2015 о банкротстве П. установлено следующее.
На основании исполнительного листа от 06.07.11 ВС № 005820546, выданного Миллеровским районным судом Ростовской области по делу № 2-876, о запрете П. совершать действия по распоряжению автомобилем марки Honda CR-V 2.4 Executive AIT универсал черного цвета, 2008 года выпуска, в пользу ООО «Ростовсортсемовощ», судебным приставом-исполнителем 10.08.11 наложен арест на имущество П., а именно на вышеуказанный автомобиль. Однако при проверке сохранности арестованного по акту описи и ареста имущества от 10.08.11 (25.11.13 и 17.03.14) установлено, что арестованный автомобиль у ответственного хранителя П. отсутствовал по месту его хранения. Вопреки наложенным запретам осенью 2013 года автомобиль передан во временное пользование неустановленному лицу для поездки в Тамбовскую и Воронежскую область. При таком положении и с учетом совокупности вышеизложенных обстоятельств судебные инстанции пришли к правомерному выводу о том, что в рамках данного дела имеются обстоятельства, при которых должник не может быть освобожден от исполнения обязательств перед ООО «Ростовсортсемовощ». Суды установили, что П. действовал незаконно и недобросовестно, в том числе уклонился от погашения кредиторской задолженности, скрыл или умышленно уничтожил имущество.
Причем в рамках рассмотрения указанного дела судом было установлено не только то, что должник по сделке в нарушение наложенного запрета совершил незаконные действия, но и факт прекращения возбужденного уголовного дела в связи с истечением сроков давности привлечения к ответственности, то есть по нереабилитирующим основаниям.
Подобные фактические обстоятельства в примерах не должны приводить к ложному выводу о том, что запрет на освобождение от долгов предполагает установление указанных обстоятельств в совокупности. Представляется, что выводы судов не должны были измениться, если бы в обстоятельствах спора отсутствовала уголовно-правовая составляющая.
Совершение должником сделки с имуществом при наличии судебного или административного запрета (как в приведенном примере) в любом случае, даже при отсутствии возбужденного уголовного дела, должно быть квалифицировано как злостное уклонение от погашения кредиторской задолженности, а также сокрытие имущества (на что в том числе и обратил внимание суд). Cогласно пункту 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве это обстоятельство является необходимым и достаточным основанием для сохранения долговых обязательств за должником по завершении банкротной процедуры.
Мало, и это разочаровывает
На наш взгляд, существует категория обстоятельств, которые, безусловно, являются основанием для ограничения освобождения гражданина от долгов, но пока не нашли соответствующего широкого применения на практике. Суды проявляют осторожность, представители не пытаются привести необходимые аргументы, а потому соответствующих дел неоправданно мало.
В частности, речь идет об обстоятельствах, которые связаны с установлением судом фактов умышленного сокрытия или просто неполного раскрытия (умалчивания) должником данных об активах, сделках, платежах, отношениях с третьими лицами и иной информации, имеющей значение для процедуры банкротства.
Как правило, в различных правопорядках в процедурах реабилитационной направленности, к которым относится и реструктуризация долгов гражданина, существуют строгие правила раскрытия информации. За нарушение подобных требований информационной прозрачности предусмотрены существенные санкции: неосвобождение от долгов, отказ от введения в отношении должника реабилитационной процедуры, штрафы, заключение под стражу и пр.3 3 Ярчайшим примером являются строгие правила к раскрытию должником информации в эталонной на настоящий момент реабилитационной процедуре, предусмотренной главой 11 Кодекса США о банкротстве (глава 11, титул 11 Свода Федеральных законов США / Chapter 11 Title 11 of the United States Code — Bankruptcy), https://www. law.cornell.edu/uscode/ text/11/
Казалось бы, сокрытие и/или уклонение от предоставления достоверной информации должно было бы стать наиболее «популярным» основанием для отказа в освобождении от долгов, учитывая общий повышенный интерес к реализации требований прозрачности. Однако пока этого не произошло, а практику до сих пор нельзя считать сформированной.
В этом смысле те редкие судебные споры, в которых анализируется «информационный» критерий для решения вопроса о возможности сохранения за банкротом долгов, заслуживают особого внимания.
Например, в постановлении Арбитражного суда Северо-Западного округа от 03.04.17 по делу № А05-2316/2016 о банкротстве гражданина Б. суд квалифицировал сокрытие должником сведений о совершенных сделках при указании в поданном заявлении о признании себя банкротом как основание для неприменения правил об освобождении от долгов: «Суды учли, что в заявлении Б. от 25.02.16 о признании его банкротом указано, что в течение трех лет до даты подачи заявления им не совершались сделки с недвижимым имуществом и транспортными средствами, тогда как в указанный период должник продал автомобили ГАЗ-3302 и ВАЗ-21121, а также двухэтажный жилой дом общей площадью 148,2 кв. м, расположенный по адресу: Архангельская область, г. Котлас, ул. Тельмана, д. 26, всего на сумму 2 500 000 руб. <...> Приняв во внимание представление должником суду заведомо недостоверных сведений и его уклонение от погашения кредиторской задолженности, суды двух инстанций квалифицировали действия должника как заведомо недобросовестное поведение и обоснованно не применили в его отношении правила об освобождении от исполнения обязательств».
Учитывая, что наше процессуальное законодательство, по сути, не содержит сколько-нибудь мотивирующих сторону дела к полному раскрытию доказательств санкций (ни в деле о банкротстве, ни в арбитражном процессе в целом), отказ в освобождении от долгов в настоящий момент является единственным действенным механизмом понуждения должника к добросовестному поведению.
К тому же, по нашему опыту, умышленное сокрытие информации является наиболее частым примером недобросовестных действий должников в рамках рассмотрения дел о банкротстве граждан. А финансовый управляющий зачастую не имеет ресурсов и заинтересованности в проведении полноценного финансового (и не только) расследования для выявления всех активов и сделок должника. Масла в огонь подлил и сам законодатель, сформулировавший нормы пункта 9 статьи 213.9 Закона о банкротстве таким образом, что ограничил полномочия финансового управляющего в самостоятельном сборе информации у третьих лиц, вынуждая к получению ее и документов только посредством судебного истребования.
Иначе говоря, несмотря на единичность подобных дел, дальнейшему развитию практики в верном направлении может способствовать обращение к накопившейся практике по оценке добросовестности должника в банкротном процессе в частности и добросовестности в целом. Например, в пункте 1 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23.06.15 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» справедливо указано, что «оценивая действия сторон как добросовестные или недобросовестные, следует исходить из поведения, ожидаемого от любого участника гражданского оборота, учитывающего права и законные интересы другой стороны, содействующего ей, в том числе в получении необходимой информации. По общему правилу пункта 5 статьи 10 ГК РФ добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются, пока не доказано иное. Поведение одной из сторон может быть признано недобросовестным не только при наличии обоснованного заявления другой стороны, но и по инициативе суда, если усматривается очевидное отклонение действий участника гражданского оборота от добросовестного поведения. В этом случае суд при рассмотрении дела выносит на обсуждение обстоятельства, явно свидетельствующие о таком недобросовестном поведении, даже если стороны на них не ссылались (статья 56 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, статья 65 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации)».
Сложнее: спорные выводы судебной практики
Наряду с формированием практики, связанной с выявлением безусловных и достаточно очевидных оснований для отказа в применении правил об освобождении гражданина от долгов, существует более сложная категория судебных дел, в которых выводы судебных инстанций далеко не бесспорны.
Так, можно найти достаточное количество судебных актов, в которых сохранение за гражданином долгов по завершении банкротной процедуры обосновано тем, что (1) представлены заведомо недостоверные сведения о размере доходов и имеющемся имуществе при получении кредита либо (2) должником приняты на себя заведомо неисполнимые обязательства по кредитным договорам.
С одной стороны, данные обстоятельства представляются вполне достаточными для применения правил пункта 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве. К тому же первое из упомянутых обстоятельств (указание заведомо недостоверных сведений при получении кредита) может охватываться не только непосредственно формулировкой абзаца четвертого пункта 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве, но и диспозицией статьи 176 Уголовного кодекса Российской Федерации «Незаконное получение кредита».
С другой стороны, суды зачастую занимают позицию, согласно которой кредитные организации как профессиональные участники рынка не несут обязанности по надлежащей проверке платежеспособности своих контрагентов — получателей кредитных средств.
В качестве наглядной иллюстрации такой тенденции можно сослаться на постановление Арбитражного суда Московского округа от 12.05.17 по делу № А41-92194/2015 о банкротстве гражданина Ш., в котором суд пришел к выводу о необходимости применения правил о сохранении долгов в связи с несовпадением размера дохода, указанного гражданином при получении кредита, и его же дохода по данным Федеральной налоговой службы за годы пользования кредитом.
Обратим внимание на следующую цитату из указанного постановления: «Из материалов дела следует и судами установлено, что 18.03.13 между ПАО „Сбербанк России“ (банк) и Ш. (заемщик) был заключен кредитный договор № 1042864, в соответствии с которым банк предоставил заемщику кредит в сумме 1 500 000 рублей на срок 48 месяцев под 24,75% годовых. 13.10.13 между СБ Банк (ООО) и Ш. (заемщик) был заключен кредитный договор № 11-02-01/10-13/3557К в редакции дополнительного соглашения № 1 от 20.01.15, согласно которому заемщику с 30.10.13 был предоставлен кредит в сумме 3 000 000 рублей на срок до 20.10.17 под 18,9% годовых. В заявлении-анкете на получение потребительского кредита в ПАО „Сбербанк России“ от 15.03.13 Ш. указал, что работает в обществе в должности заместителя генерального директора, среднемесячный доход составляет 467 190 рублей, в собственности имеется квартира площадью 43 кв. м в г. Железнодорожном, автомобиль „Мерседес-Бенц“ 2012 года выпуска и БМВ 2011 года выпуска. Аналогичные сведения относительно занимаемой должности и принадлежащего имущества были указаны Ш. в заявлении от 24.10.13 на выдачу потребительского кредита в СБ Банк (ООО), при этом сумма ежемесячного дохода была указана в размере 478 500 рублей. Также в материалы дела представлены: справка для получения ссуды в Краснопресненском отделении Московского банка Сбербанка России ОАО от 07.03.13, заверенная печатью общества, согласно которой среднемесячный доход Ш. за последние 6 месяцев составляет 537 000 рублей, среднемесячные удержания в виде НДФЛ за последние 6 месяцев — 69 810 рублей; справка о доходах для получения кредита в СБ Банк (ООО) от 24.10.13, заверенная печатью общества, согласно которой среднемесячный доход Ш. за последние четыре месяца составляет 478 500 рублей, среднемесячные удержания в виде НДФЛ за последние четыре месяца — 71 500 рублей.
Между тем согласно письму ИФНС по г. Балашихе Московской области от 03.10.16 № 07-12/4228 в 2012 году Ш. был задекларирован доход в сумме 888 618 рублей 19 копеек, полученный от ЗАО „Банк ВТБ 24“, в 2013 году доход гражданином не декларировался. …Представленные в банки справки для получения кредитов не могут быть приняты во внимание, поскольку не соответствуют форме 2-НДФЛ, содержащиеся в них сведения документально не подтверждены».
Как следует из фабулы дела, должником при получении кредитов предоставлялись сведения о доходах в справках «по форме банка», что является крайне распространенным условием при получении кредитов в Российской Федерации. Связано это, как можно предполагать, с большой долей теневых доходов населения, которые не попадают официально в налогооблагаемую базу. Соответственно, условия выдачи кредитов установил сам банк, не потребовав от заемщика подтверждения официального дохода по форме 2-НДФЛ. Банк осознанно идет на дополнительный риск при выдаче кредита и, как это обычно и происходит, закладывает данный риск при формировании процентной ставки, увеличивая тем самым свой доход.
Возникают вопросы: можно ли в таком случае связывать заведомую недобросовестность заемщика с тем, что налоговым агентом (компанией) не были уплачены налоги с его заработной платы? И как быть с тем, что банки играют весьма активную роль в подобных случаях и самостоятельно предлагают представить данные о доходе по упрощенной форме?
Представляется, что если относиться либерально к профессиональному участнику рынка, не признавать за ним обязанности по проверке доходов физического лица, параллельно с возложением на это же физическое лицо риска негативных последствий несообщения таких сведений (то есть в отсутствие корреспондирующей четкой обязанности в таких отношениях), то такой подход нарушает разумный баланс интересов сторон и косвенно приводит к тому, что профессиональный риск банка, и так учтенный в процентной ставке, еще и перекладывается на физическое лицо.
Разумеется, вопрос дискуссионный, и при применении судами пункта 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве следует очень тщательно оценивать и дифференцировать различные случаи применения двух вышеназванных оснований. Как минимум, необходимо убедиться, что должник указал заведомо недостоверные сведения о размере доходов или принял на себя именно заведомо неисполнимые обязательства. Толкование слова «заведомо», как в юридической литературе, так и в толковых словарях русского языка4, предполагает несомненное знание о факте самого действующего лица (однако в приведенном примере из судебной практики этот вопрос вообще не анализируется). 4 См., например, Толковый словарь Д. Н. Ушакова (http://ushakovdictionary.ru).
Другим интересным примером, где, на наш взгляд, суд опрометчиво использовал формулировку о принятии должником на себя заведомо неисполнимых обязательств и, как следствие, не применил правила об освобождении от долгов, стало дело о банкротстве гражданина С. (постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 20.12.17 по делу № А45-27033/2015).
В этом деле долги банкрота были обусловлены заключенными им договорами поручительства по долгам группы компаний, с которой он, по-видимому, был связан. Отказ в освобождении от долгов был обоснован тем, что, по мнению суда, гражданин в подобной ситуации принял на себя при заключении договоров заведомо неисполнимые обязательства. (Однако данный вывод не основан на оценке всех обстоятельств дела (по крайней мере из содержания материалов дела это не следует). — Прим авт.)
Между тем, чтобы прийти к выводу об отказе в освобождении от долгов, суду как минимум необходимо изучить финансовое положение основных должников на момент получения кредитов и учесть, что в случае выдачи поручительств долговая нагрузка, по сути, распределяется пропорционально между всеми должниками в обязательстве (включая поручителя). Это означает, что сам факт недостаточности имущества поручителя для удовлетворения требований кредитора никак не может являться основанием для вывода о его недобросовестности. Кроме того, нельзя игнорировать общеизвестную банковскую практику по истребованию личных поручительств участников общества при выдаче кредитов. Зачастую без выдачи подобного личного поручительства бизнесмен не может привлечь денежные средства в собственную компанию и фактически вынужден подписать такой договор.
Таким образом, не претендуя на представление исчерпывающей картины ситуации, на данный момент можно отметить, что до тех пор, пока суды не будут обращать должного внимания на формулировку, предусматривающую «заведомость» деяния в пункте 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве, будет происходить необоснованное перераспределение экономических рисков с банков (профессиональных участников рынка кредитования, диктующих собственные условия при выдаче кредитов) на граждан.
Вряд ли подобный подход справедлив с точки зрения смысла нормы пункта 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве в частности и реабилитационной направленности процедуры банкротства гражданина в целом.
Как быть с частичным освобождением от долгов?
Если предыдущий казус скорее единичен и хорошо иллюстрирует необходимость вдумчивого подхода к применению норм о невозможности освобождения от долгов в результате завершения банкротной процедуры, то данный раздел посвящен в корне ошибочному, по нашему мнению, двойственному подходу, который получил распространение в практике судов сразу нескольких округов.
В частности, у правоприменителей возник совершенно здравый вопрос относительно толкования пунктов 3 и 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве, а именно: возможно ли по усмотрению суда частичное освобождение гражданина от исполнения обязательств, не входящих в перечень обязательств, освобождение от которых не допускается, если при рассмотрении дела о банкротстве будет установлено недобросовестное поведение гражданина при возникновении или исполнении конкретного обязательства? Может ли суд в отношении обязательств, при возникновении и исполнении которых должник действовал добросовестно, применить правило об освобождении от долгов, а в отношении обязательств, относительно которых выявлено недобросовестное поведение, квалифицируемое в соответствии с пунктом 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве, не освобождать должника от дальнейшего исполнения?
В практике арбитражных судов Волго-Вятского, Западно-Сибирского, Поволжского, Северо-Кавказского округов распространение получила позиция о допустимости частичного освобождения от долгов, то есть сохранения за должником долга только по обязательству, в рамках возникновения или исполнения которого он действовал недобросовестно (например, постановления Арбит ражного суда Волго-Вятского округа от 12.09.17 по делу № А43-17621/2016, от 28.08.17 по делу № А79-11820/2015 и от 13.06.17 по делу № А43-3606/2016, Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 13.10.17 по делу № А32-37685/2015, Арбитражного суда Поволжского округа от 21.11.17 по делу № А57-4841/2016).
В качестве наглядной иллюстрации можно привести постановление Восьмого арбитражного апелляционного суда от 19.07.17 по делу № А46-14205/2016 , в резолютивной части которого указано следующее: «Освободить А. от дальнейшего исполнения требований кредиторов, за исключением требований кредиторов, предусмотренных пунктом 5 статьи 213.28 Закона о банкротстве, требований, о наличии которых кредиторы не знали и не должны были знать к моменту принятия определения о завершении реализации имущества гражданина, а также за исключением требования общества с ограниченной ответственностью „Торес“, признанного обоснованным определением».
Постановлением Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 05.10.17 данное постановление оставлено без изменения.
Почему подобный подход вызывает серьезные сомнения? Представляется, что своими недобросовестными действиями, будь они выражены в принятии на себя заведомо неисполнимых обязательств, указании заведомо недостоверной информации при получении кредита, а тем более в сокрытии денежных средств, полученных от кредитора, или выводе активов, приобретенных на данные денежные средства, должник в банкротстве причиняет вред всем кредиторам, а не только лишь одному из них, в рамках обязательств с которым он действовал недобросовестно. Данными действиями он либо уменьшает потенциальную конкурсную массу, либо наращивает кредиторскую задолженность и, по сути, способствует возникновению ситуации, при которой он не может расплатиться с долгами в полном объеме. Оба эти действия приводят в результате к сокращению размера денежных средств, подлежащих распределению каждому из кредиторов. Не стоит забывать и о публичной функции норм пункта 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве, которые должны побуждать должников к добросовестному поведению, а в случае допущения частичного освобождения от долгов достижение этой цели вряд ли обеспечивается в полной мере.
Важно отметить, что именно в одном из дел, рассмотренных тем же Арбитражным судом Западно-Сибирского округа, двумя месяцами ранее была выражена совершенно противоположная и здравая, по нашему мнению, позиция о том, что незаконные действия при возникновении одного обязательства влекут за собой невозможность исполнения других обязательств, именно с целью обоснования неправильности вывода суда апелляционной инстанции о частичном освобождении от долгов (постановление Арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 28.08.17 по делу № А67-2007/2016; определением Верховного Суда Российской Федерации от 27.11.17 № 304-ЭС17-18568 отказано в передаче дела в Судебную коллегию по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации для пересмотра в порядке кассационного производства данного постановления).
Равным образом заслуживает всяческой поддержки мнение Научно-консультативного совета при Арбитражном суде Северо-Западного округа, выраженное в пункте 7 Рекомендаций по итогам заседания еще 22–23 сентября 2016 года в г. Вологде. Так, ответ на поставленный вопрос был сформулирован максимально точно и лаконично: «Согласно буквальному толкованию абзаца четвертого пункта 4 статьи 213.28 Закона о банкротстве частичное освобождение должника от обязательств недопустимо, так как его незаконные действия при возникновении и исполнении одного обязательства повлекли невозможность исполнения других обязательств (способствовали возникновению ситуации, при которой исполнение других обязательств невозможно)»5. 5 http://fasszo.arbitr.ru/ welcome/show/ 633200024/458/
Таким образом, в настоящее время можно говорить о формировании противоречивой практики по вопросу о возможности частичного освобождения от долгов, которая может быть унифицирована на уровне судебной коллегии по экономическим делам Верховного Суда Российской Федерации. Кроме того, нельзя не оговориться, что в случае с любыми оценочными (открытыми по содержанию) понятиями в каждом конкретном случае правильность правовой квалификации зависит от внимательного изучения и анализа всех обстоятельств дела с учетом целей законодательного регулирования.
