Возврат предмета лизинга: пределы договорной свободы

Юрий Южаков,
студент Санкт-Петербургского государственного университета

Максим Сорокин,
студент Санкт-Петербургского государственного университета

Фабула дела

Между обществом «Вольво Финанс» (далее — лизингодатель) и обществом «Юнистрой» (далее — лизингополучатель) заключен договор лизинга, во исполнение которого лизингодатель приобрел 10 землевозов общей стоимостью 264 млн руб. и передал их лизингополучателю. Общая сумма первоначального и ежемесячных лизинговых платежей согласно договору составила 337 762 707 руб. 78 коп.

В результате систематического нарушения лизингополучателем сроков внесения лизинговых платежей лизингодатель обратился в суд с иском о расторжении договора лизинга. Решением арбитражного суда по делу № А40-294920/2018 договор лизинга расторгнут, предметы лизинга изъяты и с лизингополучателя взыскана неустойка, начисленная за просрочку внесения лизинговых платежей.

Лизингополучатель в добровольном порядке указанное судебное решение не исполнял. Фактически предметы лизинга были изъяты: 30.08.2019 — 5 единиц оборудования, 02.09.2019 — 2 единицы оборудования, 02.10.2019 — 2 единицы оборудования, 03.10.2019 — оставшаяся единица оборудования.

Лизингодатель произвел оценку предметов лизинга и реализовал их на торгах.

Лизингополучатель, полагая, что положительное сальдо после расторжения договора лизинга сложилось в его пользу и на стороне лизингодателя образовалось неосновательное обогащение, в рамках рассматриваемого дела обратился в суд с иском о его взыскании.

Позиция нижестоящих судов

Суд первой инстанции пришел к выводу о правильности контррасчета сальдо встречных обязательств, предоставленного лизингодателем. Основываясь на предписаниях пункта 5 статьи 17 Федерального закона от 29.10.1998 № 164-ФЗ «О финансовой аренде (лизинге)» (далее — Закон о лизинге), суд признал правомерным включение лизингодателем в расчет сальдо встречных обязательств платы за фактическое владение и пользование предметами лизинга, осуществлявшееся лизингополучателем после расторжения договора. Суд квалифицировал пункт 3.5 договора, предусматривавший данную плату, в качестве неустойки за несвоевременный возврат предмета лизинга.

Апелляционный и окружной суды согласились с данными выводами.

Позиция Верховного Суда Российской Федерации

Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) отменила акты нижестоящих судов и направила дело на новое рассмотрение.

Коллегия не согласилась с тем, что сальдо встречных обязательств сложилось в пользу лизингодателя. Она указала, что плата за владение и пользование предметом лизинга, предусмотренная пунктом 3.5 договора, не может быть выделена из лизинговых платежей и, соответственно, не должна включаться в сальдо сверх их суммы, поскольку платежи лизингополучателя по договору представляют собой возврат финансирования лизингодателю.

По мнению коллегии, предписания пункта 5 статьи 17 Закона о лизинге следует понимать так, что при невозврате объекта лизинговых отношений после расторжения договора лизингополучатель обязан продолжать вносить лизинговые платежи, тем самым продолжая оплачивать пользование предоставленным ему финансированием. В связи с этим, настаивая на включении данной платы в расчет сальдо встречных предоставлений, лизингодатель, по сути, требует существенного увеличения размера встречного предоставления лизингополучателя, что является недопустимым.

Также ВС РФ не согласился с квалификацией условия пункта 3.5 договора лизинга как неустойки. По мнению коллегии, из данного пункта прямо не следует, что платеж является мерой ответственности, а потому, руководствуясь разъяснениями, данными в пунктах 43 и 45 постановления Пленума ВС РФ от 25.12.2018 № 49 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации о заключении и толковании договора» (далее — постановление Пленума ВС РФ № 49), следует исходить из его толкования в пользу лизингополучателя. Результатом такого толкования стал вывод о том, что санкция за несвоевременный возврат предмета лизинга сторонами установлена не была.

Комментарий

1. Пункт 5 статьи 17 Закона о лизинге устанавливает: «Если лизингополучатель не возвратил предмет лизинга или возвратил его несвоевременно, лизингодатель вправе требовать внесения платежей за время просрочки. В случае, если указанная плата не покрывает причиненных лизингодателю убытков, он может требовать их возмещения».

При этом возникает вопрос: какие именно платежи лизингополучатель обязан вносить в случае невозврата или несвоевременного возврата предмета лизинга? Какова природа этих платежей: это плата за внедоговорное использование предмета лизинга или же возврат предоставленного финансирования?

Во многих комментариях к Закону о лизинге содержание его пункта 5 статьи 17 раскрывается через ссылку на статью 622 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ)¹. Данная статья ГК РФ практически дословно совпадает с содержанием пунктов 5 и 6 статьи 17 Закона о лизинге. Причиной такого совпадения, на наш взгляд, является долгое время господствовавшее в отечественной правовой системе арендное понимание конструкции лизинга².

Еще в 2010 году Президиум Высшего Арбитражного Суда Российской федерации (далее — ВАС РФ) назвал плату по пункту 5 статьи 17 Закона о лизинге одним из механизмов по стимулированию лизингополучателя к своевременному внесению лизинговых платежей до полного выкупа предмета лизинга в соответствии с условиями договора³. Аналогичное понимание указанной нормы предлагает и ВС РФ в комментируемом определении.

Следует согласиться с такой интерпретацией данной нормы, поскольку она следует из финансовой природы лизинга⁴ и соответствует актуальному взгляду отечественной догматики и правоприменительной практики на существо лизинга. Приведенное понимание пункта 5 статьи 17 Закона о лизинге предполагает, что при наличии основного интереса в возврате предоставленного им финансирования лизингодатель может быть заинтересован в возвращении самого предмета лизинга исключительно для его последующей реализации. Пользование же предметом лизинга само по себе не имеет значения для лизингодателя, собственность которого на предмет лизинга носит обеспечительный характер⁵.

2. Согласно пункту 3.5 заключенного сторонами договора лизинга «в случае, если лизингополучатель к моменту окончания срока лизинга или в случае досрочного прекращения договора не возвратил оборудование в порядке, предусмотренном договором, то за фактическое владение оборудованием, не принадлежащим лизингополучателю на праве собственности, лизингодатель вправе потребовать, а лизингополучатель обязан уплачивать ежемесячную плату по дату возврата оборудования лизингодателю. Ежемесячная плата согласована сторонами в размере, равном последнему лизинговому платежу за месяц, в котором произошло прекращение действия договора лизинга».

Как следует толковать данное договорное условие?

Может быть предложено три варианта его интерпретации: 1) в свете актуального (то есть финансового) понимания пункта 5 статьи 17 Закона о лизинге (см. выше); 2) как договорную санкцию за просрочку возврата предмета лизинга; 3) в качестве платы за внедоговорное пользование предметом лизинга.

3. Право сторон договора лизинга предусмотреть неустойку за несвоевременный возврат предмета лизинга прямо упомянуто в пункте 6 статьи 17 Закона о лизинге. При этом стороны свободны определении базиса расчета размера неустойки. Теоретически они могут согласовать, что размер неустойки определяется исходя из размера лизинговых платежей — месячная просрочка означает обязанность лизингополучателя уплатить неустойку в размере одного лизингового платежа.

Разумеется, такая неустойка будет уплачиваться сверх лизинговых платежей, и тогда в сальдо встречных обязательств будет включен еще один квазиплатеж, на самом деле играющий роль санкции за нарушение обязанности по своевременному возврату предмета лизинга.

Однако ВС РФ отказался от подобного толкования. При этом коллегия использовала для этого такой способ интерпретации, как contra proferentem: неясное условие договора толкуется против лица, которое его предложило. Таким лицом (в свете идеологии постановления Пленума ВС РФ № 49) коллегией был назван лизингодатель — как профессиональный участник оборота и более сильная сторона.

Вместе с тем подобная решимость ВС РФ в применении доктрины в рассматриваемом случае вызывает некую настороженность.

Contra proferentem представляет собой исключительно «резервный» способ толкования. Цель его применения заключается в том, что в случае недостаточной ясности договорное условие толкуется в пользу более слабой стороны: предполагается, что сильная сторона пользовалась более выгодным переговорным положением, в частности формулировала спорные условия договора, а значит, должна «пожинать плоды» того, что предложила неясную формулировку. Очевидно, что для применения данной доктрины спорное условие должно быть неясным. На практике же доктрина contra proferentem зачастую используется для контроля справедливости договорных условий, неясность условий договора подменяется их несправедливостью⁶.

Подобная ситуация сложилась и в данном деле. Буквальное толкование (как первый прием интерпретации, согласно статье 431 ГК РФ) содержания пункта 3.5 договора лизинга достаточно однозначно показывает, что действия лизингополучателя по удержанию предмета лизинга после расторжения договора рассматриваются как неправомерные, за их совершение предполагается внесение определенной платы, начисление которой происходит в интересе кредитора (лизингодателя), а не его должника. Таким образом, имеет место нечто очень похожее на фактический состав неустойки.

4. В этой связи встает вопрос: не следовало ли рассматривать плату, предусмотренную в пункте 3.5 договора лизинга, как «скрытую неустойку»⁷?

В пункте 13 информационного письма Президиума ВАС РФ от 13.09.2011 № 147 «Обзор судебной практики разрешения споров, связанных с применением положений Гражданского кодекса Российской Федерации о кредитном договоре» приведено дело, в котором суд квалифицировал в качестве неустойки повышение процентной ставки по кредиту в связи с просрочкой заемщика, однако отказал в такой квалификации такому же повышению процентной ставки, но обусловленному ухудшением обеспечения долга. При этом условие о повышении ставки в связи с ухудшением обеспечения было признано ВАС РФ допустимым, поскольку оно опосредует интерес кредитора в минимизации рисков неисполнимости должника.

Даже если согласиться, что условие пункта 3.5 договора не является достаточно ясным для того, чтобы квалифицировать его в качестве неустойки (хотя ключевой аргумент коллегии об отсутствии упоминания термина «неустойка» не выглядит убедительным), сложно спорить с тем, что у лизингодателя есть интерес к скорейшему возврату предмета лизинга после того, как у него не остается сомнений в неспособности лизингополучателя вернуть предоставленное ему финансирование. Здесь напрашивается аналогия с увеличением процентной ставки по кредиту в связи с ухудшением обеспечения долга, ведь, как было указано выше, предмет лизинга является для лизингодателя обеспечением, получение контроля над которым позволяет ему удовлетвориться за счет его стоимости.

5. Остается рассмотреть толкование условия пункта 3.5 договора как платы за внедоговорное пользование предметом лизинга. Коллегия определила данное условие именно таким образом. Однако далее она просто ограничилась констатацией недопустимости искусственного увеличения лизинговых платежей за счет выделения из них платы за пользование со ссылкой на пункты 1 и 17 Обзора судебной практики по спорам, связанным с договором финансовой аренды (лизинга), утвержденного Президиумом ВС РФ 27 октября 2021 года (далее — Обзор по лизингу).

Можно предположить, что ВС РФ признал условие пункта 3.5 договора ничтожным. Основанием ничтожности, видимо, по мнению ВС РФ, является противоречие существу законодательного регулирования лизинговых отношений — состав недействительности, содержание которого раскрыто в пункте 74 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»⁸.

Согласно одной из предложенных в доктрине интерпретаций сформулированный в пункте 74 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 состав недействительности сделки нужно понимать шире, чем критерий «существа законодательного регулирования», установленный ВАС РФ в постановлении Пленума от 14.03.2014 № 16 «О свободе договора и ее пределах», поскольку Пленум ВС РФ допустил возможность признания условия договора ничтожным, даже если в законе нет конкретной нормы, которую мы могли бы проверить на предмет императивности или диспозитивности⁹. Тогда может иметься в виду цель правового института в целом¹⁰. Другой предложенный в доктрине вариант толкования данного критерия раскрывает существо регулирования как доктринальную конструкцию конкретного договора или договорного типа¹¹.

В любом случае критерий «существа законодательного регулирования» оставляет много вопросов. Для обсуждения данного дела особое значение приобретают следующие.

Во-первых, сама сущность свободы договора не только как принципа договорного права, но и как конституционного принципа предполагает скрупулезность в анализе каждого случая.

Насколько наши догматические представления о существе той или иной договорной конструкции должны вмешиваться в свободную волю равных сторон? Даже если оставить в стороне очевидный тезис, что именно сторонам виднее, что им выгоднее¹², необходимо заметить: вторжение в договорные отношения в связи с тем, что они в той или иной мере противоречат существу законодательного регулирования (то есть не соответствуют законодательной модели отношения), происходит механистически и игнорирует взвешивание интересов сторон, оценку экономической цели и т. д.

Во-вторых, фактически применение данного критерия зачастую прикрывает контроль справедливости договорных условий.

Оправданно ли такое подспудное расширение инструментов контроля применительно к договорам предпринимателей? С поддержанием справедливости могут справляться иные инструменты, не связанные с отрицанием всякого отступления от предложенной законодателем конструкции, а также не требующие от суда ex officio признавать условие договора ничтожным в ситуации, когда ни одна из сторон не пытается оспаривать его действительность. Так, в анализируемом деле лизингополучатель ни в одной из судебных инстанций не ссылался на несправедливость или ничтожность анализируемого договорного условия.