Сергей Семерий,
магистрант Санкт-Петербургского государственного университета

Фабула дела

Общество «Альфамобиль» (лизингодатель) и общество «Магистраль Ресурс» (лизингополучатель, цедент) заключили ряд договоров финансовой аренды (лизинга), во исполнение которых лизингополучателю были переданы семь транспортных средств. В связи с ненадлежащим исполнением лизингополучателем обязательств по внесению лизинговых платежей договоры были расторгнуты лизингодателем, транспортные средства изъяты.

Лизингополучатель, полагая, что совокупное сальдо встречных предоставлений должно сложиться в его пользу, до момента реализации изъятых транспортных средств уступил свое право требования об исполнении завершающей обязанности обществу «Инвест Телеком Санкт-Петербург» (цессионарий). Согласно условиям договора об уступке права требования к цессионарию переходит право взыскания сальдо встречных обязательств сторон по договорам лизинга и права, обеспечивающие исполнение этих обязательств, в том числе право на проценты за пользование денежными средствами, рассчитанные до прекращения обязательства по их уплате. Стоимость уступленного права в размере 2 млн руб. оплачена цессионарием.

Цессионарий обратился в суд с иском к лизингодателю о взыскании 4,1 млн руб. неосновательного обогащения и процентов за пользование чужими денежными средствами.

Лизингодатель, считая, что сальдо встречных обязательств по спорным договорам лизинга сложилось в его пользу, предъявил встречный иск о солидарном взыскании с лизингополучателя и цессионария 13 млн руб. неосновательного обогащения. Лизингодатель также заявил требование о признании недействительным (ничтожным) договора уступки права требования, ссылаясь на мнимость данной сделки и ее совершение без согласия лизингодателя, необходимость получения которого предусмотрена договорами лизинга.

Позиции нижестоящих судов

Суд первой инстанции посчитал, что сальдо встречных обязательств сложилось в пользу лизингодателя в сумме 2,25 млн руб., в связи с чем отказал цессионарию в иске и взыскал с него и с лизингополучателя солидарно указанную сумму. При этом требование лизингодателя о признании договора уступки недействительным осталось неудовлетворенным. Суд отметил, что данная сделка не противоречит закону, в том числе по основаниям мнимости или притворности, и не нарушает прав и законных интересов лизингодателя. Довод о необходимости согласия лизингодателя на уступку суд не воспринял, сославшись на норму статьи 382 ГК РФ, не требующую согласия должника в отношении уступки прав требования, и на то обстоятельство, что обязательство из неосновательного обогащения возникло из основания, установленного законом, а не договорами лизинга.

Апелляционный суд изменил это решение в части подлежащей взысканию суммы, констатировав, что размер завершающей обязанности составляет 6,5 млн руб., которые были взысканы солидарно с лизингополучателя и цессионария.

Окружной суд отменил принятые акты и направил дело на новое рассмотрение, поскольку до принятия решения суда первой инстанции в Единый государственный реестр юридических лиц была внесена запись о ликвидации лизингополучателя.

На новом круге рассмотрения суд первой инстанции удовлетворил встречный иск в отношении цессионария в размере 5,1 млн руб., указав, что ликвидация лизингополучателя с учетом совершившейся уступки не может препятствовать лизингодателю в реализации права на защиту.

Апелляционный и окружной суды согласились с таким подходом.

Позиция Верховного Суда Российской Федерации

Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) отменила акты нижестоящих судебных инстанций в части взыскания с цессионария суммы сальдо в размере 5,1 млн руб.

Коллегия указала, что последствием уступки права (требования) является замена кредитора в конкретном обязательственном правоотношении, а не замена стороны в договоре. Условия договора об уступке права требования не позволяют сделать вывод о том, что воля сторон была направлена также на совершение сделки по переводу долга.

Несуществование права требования, вытекающего из сальдо, свидетельствует, по мнению коллегии, о том, что лизингополучателем было уступлено недействительное (несуществующее) право.

Кроме этого, коллегия отметила, что перевод должником своего долга на другое лицо допускается с согласия кредитора и при отсутствии такого согласия является ничтожным в соответствии с пунктом 2 статьи 391 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ). С учетом отсутствия согласия лизингодателя на такой перевод долга обязательство по возврату суммы сальдо осталось у лизингополучателя.

Комментарий

1. Уступка права и перевод долга

Ключевым вопросом рассматриваемого дела является разграничение конструкций уступки права требования и перевода долга.

Воспроизводя логику нижестоящих судов, отождествивших уступку права требования и перевод долга, мы можем предположить, что их смутил алеаторный элемент сделки цедента и цессионария. Сальдо в лизинговых правоотношениях формируется лишь в момент заключения договора об отчуждении предмета лизинга либо в момент истечения разумного срока на его реализацию (пункты 17, 18 Обзора судебной практики по спорам, связанным с договором финансовой аренды (лизинга), утвержденного Президиумом ВС РФ 27 октября 2021 года; далее — Обзор). Не критикуя здесь решение, избранное ВС РФ, и оставаясь в рамках парадигмы, заданной Обзором, мы должны отметить, что только после заключения договора о реализации или истечения разумного срока может быть осуществлен подсчет размера совокупных притязаний. До этого момента объем обязательства лизингодателя перед лизингополучателем неопределим и, в сущности, зависит от того, по какой цене будут реализованы предметы лизинга. Уступка права требования из сальдо в данный период «неопределенности» привносит в отношения цедента и цессионария элемент случайности в том, что касается не только объема права требования (см. пункт 4 настоящего комментария), но и самого его существования. Нижестоящие суды были убеждены, что осознание подобного случайного элемента со стороны цессионария свидетельствует о его готовности принять на себя ответственность по сальдо за лизингополучателя.

Вместе с тем классическое проявление полной алеаторности соглашения, при котором контрагент действительно принимает на себя риск не только колебания полученного размера притязания, но и несуществования приобретаемого права требования, констатировать в обсуждаемом сюжете не приходится. Приобретение права требования по договору купли-продажи активирует применение нормы статьи 390 ГК РФ и тем самым предопределяет ответственность цедента (лизингополучателя) за несуществование уступаемого права требования. Соответственно, элемент «случайности» в рассматриваемом деле ограничивается размером права требования до пределов его существования. Иными словами, риск того, что сальдо сложится в пользу лизингодателя, лежит на цеденте (лизингополучателе) в соответствии с предписанием нормы статьи 390 ГК РФ.

В дополнение к этому заметим, что использование сторонами в соглашении об уступке соответствующих лексических единиц свидетельствует о направленности их воли на цедирование предполагаемого права требования. И хотя текст соглашения в судебных актах не указывается, из приводимых фрагментов ясно, что текстуальное толкование говорит в пользу совершения уступки права требования, не осложненной дополнительными параметрами, предполагающими возможный убыток (долг) цессионария. При таких обстоятельствах нет оснований пользоваться субсидиарными методами толкования воли сторон.

Наконец, позиция нижестоящих судов об отождествлении уступки права требования и перевода долга не может быть поддержана еще и потому, что при ином подходе стиралась бы граница между конструкциями передачи договора, перевода долга и уступки права требования. Ведь получалось бы, что правоприменитель видит в уступке еще и перевод долга, а значит, во многих случаях сразу и передачу всей договорной позиции (что наиболее наглядно демонстрирует обсуждаемое дело с договором лизинга). С учетом неопровержимой презумпции разумности законодателя, отразившего четкую границу между правилами § 1 и 2 главы 24 ГК РФ, предполагать тождество всех трех конструкций было бы абсурдом.

Таким образом, стоит поддержать решение коллегии, которая обратила внимание на волю сторон и предложила не расширять понимание уступки права требования, включая в нее некие дополнительные правовые конструкции.

В этом смысле следует отвергнуть и те доводы нижестоящих судов, которые были призваны продемонстрировать, что после ликвидации лизингополучателя лизингодатель остается без возможности удовлетворить свои требования. Во-первых, у лизингодателя была возможность претендовать на соответствующее распределение имущественной массы лизингополучателя при его ликвидации и получить удовлетворение собственного интереса (во всяком случае, юридически). Во-вторых, интерес лизингодателя не может преобладать над интересами иных участников оборота. Гражданское право совершенно справедливо преследует коммутативную, а не дистрибутивную справедливость, что исчерпывающим образом объясняет, почему лизинговая компания не должна перекладывать свои убытки на третьих лиц в виде прямого притязания к таковым¹.

2. Допустимость уступки до момента определения сальдо

Обсуждаемое дело демонстрирует, что на практике распространена конструкция уступки лизингополучателем права требования к лизингодателю до момента определения сальдо. Вместе с тем цессия как распорядительная сделка, подчиняясь принципу «никто не может передать прав больше, чем имеет сам», может быть совершена лишь в отношении существующего права требования.

Однако до момента, в который должна быть определена единая завершающая обязанность, у лизингополучателя в рамках нормального течения договорной программы не может образоваться требование к лизингодателю. Расторжение договора лизинга сохраняет обязанность лизингополучателя по возврату предоставленного финансирования с измененным сроком (пункт 16 Обзора). Расторжение договора лизинга сущностно выступает лишь способом акселерации долга, но до реализации объекта обеспечительной собственности имущественный баланс сторон остается неизменным².

Этот же вывод следует из природы лизингового сальдо, которое не является математическим подсчетом, а представляет собой завуалированный зачет (сделку), поскольку взаимному погашению подлежат образовавшиеся встречные притязания лизингодателя и лизингополучателя (их квалификацию здесь оставим в стороне). Встречность как необходимый пререквизит зачета образуется в момент реализации лизингового имущества именно постольку, поскольку только в этот момент возникает притязание лизингополучателя к лизингодателю³.

Сказанное свидетельствует о том, что до накопления сложного юридического состава, включающего в себя заключение договора об отчуждении предмета лизинга, лизингополучатель не имеет права требования к лизингодателю. Это, в свою очередь, означает, что цедировать право требования из сальдо (совершить акт распоряжения) лизингополучатель может лишь после того, как предмет лизинга был реализован (абзац второй пункта 2 статьи 390 ГК РФ). С учетом негативного отношения к обусловленным распорядительным актам, видимо, заслуживает отдельного обсуждения вопрос о том, могут ли стороны поставить совершение цессии под отлагательное условие реализации предмета лизинга или наступления разумного срока для такой реализации. Само собой при этом, что стороны могут заключить обязательственную сделку об уступке права требования в любой момент, не опираясь на наступление соответствующих контрольных точек в развитии лизинговых отношений (договор купли-продажи будущего права требования).

Пока что эти вопросы в практике остаются незатронутыми, поскольку их практическое значение сводится к тому, в какой момент происходит переход права требования. Однако следует заметить, что коллегия, имея возможность в обсуждаемом деле коснуться указанной проблемы, оставила ее в стороне, что не свидетельствует о ее позиции.

3. Действие цессии

3.1. Мнимость уступки права требования

В рассматриваемом деле лизингодатель на всех этапах разбирательства отстаивал позицию о недействительности совершенной цессии, оспаривая, судя по всему, действительность распорядительной сделки по мотивам ее мнимости и отсутствия согласия на ее совершение.

Ссылка на мнимость договора не может быть поддержана. Нижестоящие судебные инстанции установили фактические обстоятельства, свидетельствующие о действительном исполнении. Кроме того, на отсутствие мнимости указывает и то, что именно цессионарий обратился в суд с иском к лизингодателю, демонстрируя тем самым свою предполагаемую активную легитимацию.

Тем более несостоятельным следует считать аргумент об экономической необоснованности уступки для лизингополучателя. Вопрос хозяйственной целесообразности совершения тех или иных действий решается субъектом оборота, их осуществляющим. Лизингодатель не волен решать за лизингополучателя, какие из действий для последнего обладают реквизитом экономической оправданности.

3.2. Согласие на уступку

Несколько более серьезным является аргумент лизингодателя о недопустимости уступки права требования в отсутствие согласия лизингодателя, необходимость которого была установлена договорами лизинга.

3.2.1. Применимость условий договоров лизинга

Уступка права требования в рассматриваемом деле произошла после расторжения договоров лизинга. Свидетельствует ли это о том, что установленное договором ограничение не имеет более силы для лизингополучателя? На наш взгляд, такой вывод далеко не очевиден.

Во-первых, в период действия договора лизинга у лизингополучателя в принципе редко когда могут образоваться требования к лизингодателю (за исключением разве что внедоговорных притязаний). Это обусловлено самой природой отношений, ведь именно финансируемая сторона имеет денежные обязательства перед контрагентом. С учетом этого вполне возможно предполагаемое толкование воли сторон в том смысле, что условие о недопущении уступки должно распространяться и на постдоговорные отношения, в особенности если формулировка соответствующего договорного запрета включает в себя отсылку к понятию обязанности, возникающей из сальдо.

Во-вторых, как представляется, установленный договором режим взаимодействия сторон не должен прекращаться с расторжением такого договора, если те или иные права и обязанности возникают в связи с прекращением этого договора. Точно так же как нельзя прекращать начисление установленных договором неустоек, применение мер ответственности, исключать порядок обмена юридически значимыми сообщениями или обеспечение конфиденциальности передаваемой информации, не следует игнорировать и установленный договором запрет на уступку прав требования, возникших из данного договора.

3.2.2. Отсутствие согласия должника на уступку права требования

Применимость договорного условия к отношениям лизингодателя и лизингополучателя даже после расторжения договора еще не свидетельствует о том, что оно может повлечь недействительность уступки права требования, совершенной в нарушение договорного запрета.

Поскольку оспаривание затрагивает интересы третьего лица (цессионария), было бы неоправданной строгостью допускать подобное признание сделки недействительной на основании одного лишь относительного запрета, установленного соглашением должника и кредитора. Поэтому ВС РФ в постановлении Пленума от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки» допустил оспаривание уступки неденежного права требования лишь при недобросовестности цессионария (пункт 16). Для уступки же денежных требований стандарт оспаривания еще выше: поскольку оборотоспособность денежных прав требований в настоящее время становится чуть ли не основной потребностью экономического оборота, Пленум указал, что оспаривание подобной уступки возможно, лишь когда цедент и цессионарий своим соглашением намеренно стремятся причинить вред должнику (пункт 17).

Представить себе намеренное причинение вреда должнику уступкой денежного обязательства достаточно сложно, ведь изменение кредитора не меняет размер обязательства, порядок его исполнения, различные модусы, а равно иным образом не влияет на права должника по обязательству

Во всяком случае никаких доводов в пользу попытки умышленного нарушения прав лизингодателя в комментируемом деле приведено не было. С учетом этого установление договорного запрета на уступку не становится тем условием, из-за которого совершенная цессия может быть оспорена лизингодателем.

4. Ответственность цедента

Если следовать позиции коллегии, согласно которой между сторонами сложились отношения, регулируемые статьями 388–390 ГК РФ, и договор об уступке права требования действителен, то неизбежно возникает вопрос о том, как цессионарий может защитить свои права в рамках отношений с цедентом.

Мы уже указали, что цедент несет ответственность перед цессионарием в тех случаях, когда уступаемое право требования не существует вовсе (когда сальдо сложилось в пользу лизингодателя), ведь сальдовый расчет и его недостоверность относятся к риску лизингополучателя. Однако остается не проясненным то, как распределяются риски существования права требования в объеме меньшем, чем предполагалось сторонами договора об уступке.

Разумным представляется дифференцированный подход.

4.1. Прямое указание на размер уступаемого притязания в договоре об уступке права требования

Если стороны фиксируют в договоре конкретный и четкий размер цедируемого права требования, сомнений быть не должно: цедент несет ответственность за несуществование части права требования точно так же, как за несуществование права требования в целом. Ведь указание на конкретную сумму права требования означает, что любое отклонение от нее в меньшую сторону представляет собой ненадлежащее исполнение (непередачу объекта договора в требуемом объеме). Нормативным основанием для такого вывода является статья 390 ГК РФ.

4.2. Отсутствие указания на размер уступаемого притязания

Сюжеты, в которых договор об уступке права требования не содержит указания на определенный размер права требования, не всегда отличаются от его прямого указания в соглашении сторон. Речь идет о ситуации, когда стороны хотя и не обозначили конкретную сумму в договоре, из их предшествующей заключению договора коммуникации следует вывод о том, что стороны подразумевали уступку права требования в определенном размере. Такая предшествующая коммуникация вследствие необходимости толкования воли сторон, по существу, включается в их договорную программу.

Сложнее случаи, когда размер уступаемого притязания ab initio не предполагался сторонами⁴. Судя по некоторым изречениям коллегии, можно предположить, что в рассматриваемом деле речь шла именно о такой ситуации, где уступаемое право было обозначено лишь в качестве «сальдо встречных обязательств сторон по… договорам лизинга и прав, обеспечивающих исполнение этих обязательств, в том числе права на проценты за пользование денежными средствами, рассчитанные до прекращения обязательства по их уплате».

В подобной ситуации приобретатель права требования рассчитывает получить в порядке уступки право требования в том размере, в котором оно образуется впоследствии. Он осознает, что приобретает нечто с неопределенным размером. Его упущение, состоящее в том, что он не озаботился согласованием более четкого размера уступаемого обязательства, следует отнести к его собственному риску и не возлагать на цедента, который имеет основание полагать разумность своего контрагента на переговорной стадии. Вполне мыслим интерес цессионария «сыграть» относительно той прибыли, которую он ожидает получить от передаваемого права требования, тем более что отсутствие гарантий в передаче конкретной суммы со стороны цедента смещает цену договора в пользу цессионария. Гражданское право не препятствует заключению сделок в отношении не определенных, но определимых объектов.

С учетом этого следует признать, что существование права требования в какой-либо сумме до пределов его полного отсутствия в рамках сюжета, в котором из воли сторон не следует уступка определенной суммы, предполагает отсутствие ответственности цедента по правилам статьи 390 ГК РФ. Иными словами, элемент алеаторности распространяется лишь до пределов, в которых право требования существует в том или ином размере⁵.

В дополнение к этому следует указать, что в изъятие из указанного выше подхода недобросовестное способствование уменьшению размера уступаемого права требования со стороны цедента не исключает его ответственности. Например, применительно к рассматриваемому делу лизингополучатель обязан был бы нести ответственность, если бы намеренно затягивал процедуру реализации предмета лизинга, тем самым увеличивая свой совокупный долг по договорам лизинга и уменьшая совокупное сальдо, подлежащее цедированию цессионарию на основании договора об уступке. Вполне мыслим подход о том, что обязанность не способствовать уменьшению размера потенциального сальдо является частью договорной программы в силу принципа добросовестности. Либо указанную обязанность можно обосновать применением аналогии нормы пункта 3 статьи 157 ГК РФ.