Актуальные вопросы реформы гражданского законодательства

На страницах нашего журнала неоднократно упоминалось, что в минувшем 2015 году окружные арбитражные суды Российской Федерации отметили свое 20-летие. К этому юбилею в Арбитражном суде Северо-Западного округа была приурочена научно-практическая конференция, посвященная новеллам Гражданского кодекса Российской Федерации. Наверное, мы не погрешим против истины, если скажем, что реформа гражданского законодательства на сегодняшний день является одной из самых дискуссионных тем в юридическом сообществе, поскольку Гражданский кодекс Российской Федерации занимает важнейшее место в системе нормативно-правового регулирования. В обсуждении новых положений гражданского законодательства, складывающейся судебной практики и возможных путей ее дальнейшего развития приняли участие известные представители российской и санкт-петербургской юридической школы — ученые и судьи, среди которых разработчики концепции развития гражданского законодательства, Гражданского кодекса Российской Федерации и законопроектов о внесении в него изменений.

Тема заседания круглого стола:

АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ РЕФОРМЫ ГРАЖДАНСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

БЫЛИ ВЫСКАЗАНЫ СЛЕДУЮЩИЕ МНЕНИЯ:

РЕФОРМА ЧАСТИ ПЕРВОЙ ГРАЖДАНСКОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

В. В. ВИТРЯНСКИЙ,
доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации, заместитель председателя Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации в отставке

Реформа гражданского законодательства имеет место уже в течение последних семи лет. 23 июня 2015 года Пленумом Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) принято постановление № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее — постановление Пленума ВС РФ № 25), которым охвачены десять первых глав Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ); сейчас готовится отдельное постановление Пленума ВС РФ об исковой давности¹, затем предполагается постановление по обязательствам и договорам. В настоящей статье мы рассмотрим новеллы ГК РФ, учитывая разъяснения, приведенные в указанном постановлении Пленума ВС РФ. ¹ Постановление Пленума ВС РФ № 43 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности» принято 29 сентября 2015 года.

Если говорить об общих вопросах, связанных с реформой гражданского законодательства, то следует заметить, что реформа началась с Указа Президента Российской Федерации от 18.07.08 № 1108 «О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации», проект которого был подготовлен Советом при Президенте Российской Федерации по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства.

В строгом соответствии с указом сначала была подготовлена концепция развития гражданского законодательства, активно обсуждавшаяся на различных конференциях, потом рассматривались замечания и публиковались отдельные разделы концепции. В результате Президенту Российской Федерации на рассмотрение и утверждение был представлен сокращенный вариант концепции в объеме около 140 страниц, содержащий, по сути, только самые принципиальные предложения (рабочий вариант концепции насчитывал более 700 страниц).

В октябре 2009 года состоялось заседание Совета по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства под председательством Президента Российской Федерации, было вынесено официальное решение об одобрении концепции, и, как предусматривалось по указу, к декабрю 2010 года был подготовлен единый законопроект о внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую ГК РФ. Затем Президент Российской Федерации направил проект в Правительство Российской Федерации, со многими федеральными ведомствами он был быстро согласован, но вот с двумя структурами, такими как Министерство экономического развития Российской Федерации и Рабочая группа по созданию международного финансового центра — это и есть главные оппоненты законопроекта, концепции и в целом реформы ГК РФ, — договориться не удалось. Поэтому, к сожалению, принятие законопроекта, учитывая проведение заседаний в ряде разных правительственных комиссий, затянулось на целый год, и многие вопросы, которые в основном рассматривались на заседаниях комиссий, в Кодекс так и не попали, — это положения об увеличении минимального размера уставного капитала хозяйственных обществ, нормы, определяющие круг лиц, контролирующих юридическое лицо, статья об ответственности юридических лиц, статья об аффилированности, где было семь групп отношений, рассматриваемых как аффилированность, была интереснейшая норма о том, что суд может, независимо от наличия формальных признаков аффилированности, тем не менее констатировать аффилированность и применять соответствующие правила, но вся эта статья пропала, осталась лишь отсылочная норма. И многие другие вопросы не получили своего разрешения.

27 апреля 2012 года законопроект, пока еще единый, был принят в первом чтении, все лето 2012 года велась работа, было рассмотрено более двух тысяч официально внесенных поправок, и, как положено по регламенту, в конце сентября 2012 года Комитет по законодательству представил Совету Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации законопроект, подготовленный ко второму чтению, с учетом всех внесенных поправок.

А потом случилось совершенно непредвиденное обстоятельство, когда Государственная Дума приняла постановление о том, что в дальнейшем — во втором и третьем чтениях — изменения будут приниматься в виде отдельных законов, и единый законопроект был разбит на десять законопроектов.

На настоящий момент принято восемь отдельных законопроектов в рамках реформы, кроме раздела II «Вещное право», где предложена совершенно новая система ограниченных вещных прав, и законопроекта в отношении так называемых финансовых сделок. Увы, не все моменты согласовывались с Советом по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства, и потому в принятых документах появилось множество не предусмотренных ранее изменений (назовем их теневые поправки).

По законопроекту о вещных правах в мае 2015 года в Государственной Думе проводились парламентские слушания, и, что нас очень порадовало, этот законопроект пока обходится без всяких теневых поправок.

К концу 2015 года, надеемся, будет принят один из двух законов — скорее всего, это будет законопроект о финансовых сделках, и останется еще вещное право. Но пока не будет принят раздел II ГК РФ в новой редакции, реформу нельзя считать завершенной, потому что основные принципиальные положения касаются именно вещного права. Далее запланирован следующий этап реформы — это пересмотр традиционных договоров по части второй ГК РФ.

Стоит напомнить, что, когда вводился новый ГК РФ, 21 октября 1994 года Государственной Думой была принята часть первая² данного Кодекса, 28 февраля 1995 года появилось совместное постановление Пленума ВС РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (далее — ВАС РФ) № 2/1 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», а уже 1 июля 1996 года было принято также совместное постановление Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ № 6/8 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». ² Российская газета. 1994. 8 декабря.

Сейчас, видимо, требуется больше времени на осознание новелл. Но тем не менее постановление о применении некоторых положений раздела I части первой ГК РФ принято, и в нем содержится 133 (!) пункта: есть просто цитирование того, что записано в законе, а есть и очень принципиальные и полезные для практики разъяснения. Вот с учетом этого постановления Пленума ВС РФ № 25 стоит немного рассказать о новеллах ГК РФ и все-таки показать, что планировалось по концепции и те так называемые теневые поправки, которые, конечно, деформировали законодательство и, наверное, деформируют и судебную практику.

Начать стоит, на наш взгляд, со статьи 10 ГК РФ о злоупотреблении правом. Надо сказать, предыстория здесь такова, что высшими судами в свое время, если посмотреть разъяснение по статье 10 ГК РФ, которое было в совместном постановлении Пленумов ВС РФ и ВАС РФ 1996 года о применении части первой, иные формы злоупотребления трактовались таким образом, что они не отходили далеко от шиканы. Но вот уже в последние годы ВАС РФ, увы, стал давать расширительное толкование соответствующих норм, и под иными формами злоупотребления понималось уже все что угодно, к примеру действия ответчика, который пишет неправильный отзыв на иск. В результате при рассмотрении спора забывалось о статье 10 ГК РФ и ее содержании и преследовалась цель защитить добросовестную сторону любыми способами, которые есть в ГК РФ, в той же статье 12.

По нашему убеждению, расширительное толкование таких норм, как статья 10 ГК РФ, которая говорит не просто об ограничении, а о лишении субъективного права на судебную защиту, в принципе недопустимо. Такие нормы не могут расширительно толковаться — это аксиома. Но ВАС РФ стал ее толковать, увы, расширительно, появились высказывания, что можно игнорировать доводы ответчика в отзыве на иск, ссылаясь на то, что он злоупотребляет правом; и даже действия третьего лица, не участвующего ни в деле, ни в процессе, оценивались с точки зрения статьи 10 ГК РФ (мы имеем в виду известный обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 ГК РФ, содержащийся в информационном письме Президиума ВАС РФ от 25.11.08 № 127).

Была надежда, что новая редакция статьи 10 ГК РФ заставит ВС РФ истолковать эту статью, как положено, буквально и старая практика будет отменена. Но, к сожалению, надежда не оправдалась: нет у нас открытого перечня иных форм злоупотребления правом, есть три конкретные формы — наряду с шиканой это обход закона и заведомо недобросовестное поведение. Но тем не менее мы в постановлении Пленума ВС РФ № 25 находим пункт 7, который, как и прежде в практике ВАС РФ, говорит о том, что если сделка явилась результатом злоупотребления правом, то ее можно признавать недействительной по основаниям, заметьте, статьи 10 и статьи 168 ГК РФ. Но давайте посмотрим на текст этих статей, особенно на статью 168 «Недействительность сделки, нарушающей требования закона или иного правового акта». Никто не отрицает, что злоупотребление правом означает нарушение запрета, установленного законом, потому что злоупотребление правом не допускается — это первая норма статьи 10 ГК РФ. И согласно статье 168 ГК РФ сделка, противоречащая закону, по общим правилам, оспорима, если законом не предусмотрены иные последствия нарушения его требований, не связанные с недействительностью сделки. Так вот статья 10 ГК РФ как раз и предусматривает иные последствия в виде отказа в защите прав, не связанные с признанием сделки недействительной. На каком же основании воспроизведена практика, согласно которой такие сделки признаются недействительными по статьям 10 и 168 ГК РФ либо по статьям 10 и 170 ГК РФ?

Не нашел своего разрешения вопрос о том, какие еще меры можно применять, если констатируется злоупотребление правом. В самой статье 10 ГК РФ сказано, что применяются иные меры, предусмотренные законом. Когда готовились соответствующие документы в ВАС РФ, то имелись в виду два варианта: либо меры, специально предусмотренные законом на случай той или иной формы злоупотребления правом, либо любые способы защиты добросовестной стороны, в отношении которой другой, недобросовестный, контрагент злоупотребил правом, и тогда пришли к официальному выводу, что применяются любые меры и способы защиты. Но этот вопрос, повторим, остался в постановлении Пленума ВС РФ № 25 нерешенным. Как уже указывалось, расширительно толковать такие статьи, которые ограничивают и лишают субъективного права, конечно же, нельзя. По духу разъяснений, приведенных в пункте 7 постановления Пленума ВС РФ № 25 относительно статьи 10, нам кажется, есть стремление сохранить ранее сформированную практику, хотя, честно говоря, ее хорошо было бы изменить.

Далее поговорим о юридических лицах — субъектах гражданских прав. Известно, что в данной части законопроект принят. Это был самый больной вопрос в ходе реформы, поскольку все то время, пока шли обсуждения в разных правительственных комиссиях, подавляющее число проблем было связано с нормами о юридических лицах: это и содержание статьи о корпоративных договорах, и вопросы об уставном капитале, так как поступали предложения о том, что надо предусмотреть возможность создавать хозяйственные общества вообще без уставного капитала, и, хотя соответствующее согласие было дано только для венчурных компаний, вдруг появился закон о хозяйственных партнерствах. В итоге при принятии главы 4 ГК РФ пришлось пойти на наибольшее число компромиссов, потому что сама возможность реформы связывалась именно с нормами о юридических лицах. Впрочем, необходимо отметить, что общие положения о юридических лицах, кроме перечня организационно-правовых форм и нескольких новых организационно-правовых форм некоммерческих организаций, — в общем-то прогрессивные разделы. Совершенно по-новому выглядит и действительно интересна реорганизация юридических лиц, появилась статья 64.2 ГК РФ о недействующих юридических лицах. Поэтому постараемся сосредоточиться на принципиально позитивных изменениях, имея в виду, что в постановлении Пленума ВС РФ № 25 есть разъяснения по соответствующим статьям, и, собственно говоря, все это действительно отличается большим позитивом.

Первое: хотелось бы упорядочить организационно-правовые формы юридических лиц, в особенности некоммерческих организаций. Скажем, из перечня коммерческих организаций были исключены так называемые закрытые акционерные общества (появление которых в российском законодательстве явилось результатом недоразумения) и общества с дополнительной ответственностью, которые в нашем обществе и государстве оказались совершенно невостребованными.

Что касается некоммерческих организаций, то насчитывалось более 30 (!) их различных организационно-правовых форм. Хотя, когда готовилась часть первая ГК РФ, перечень организационноправовых форм некоммерческих организаций оставили открытым только потому, что не удалось вписать в какую-то организационноправовую форму торгово-промышленные палаты и облпотребсоюзы, но при этом были законы о кооперации и о торгово-промышленных палатах. В связи с этим и установили, что могут быть иные организационно-правовые формы некоммерческих организаций, которые предусмотрены законом. Во что это вылилось — всем хорошо известно: казачьи общества, общины малочисленных народов, некоммерческие партнерства… — более 30 организационно-правовых форм. Конечно, надо было с этим как-то бороться, поэтому предлагалось ввести шесть организационно-правовых форм некоммерческих организаций и все существующие виды вписать в эти формы. Законопроект, который был принят в первом чтении, в строгом соответствии с концепцией ровно это и предусматривал. Ну а потом возник вопрос: куда делись государственные корпорации? Хотя в переходных положениях и в концепции отмечалось, что их необходимо преобразовать в нормальные организационноправовые формы и установить срок в переходных положениях. Но в итоге пришлось идти на уступки, и появилась самостоятельная организационно-правовая форма — публично-правовые компании, которые ГК РФ совершенно не регулируются, а регулируются отдельными законами о каждой такой публично-правовой компании. На практике мы увидели, что получилось. К примеру, был отдельный закон о ликвидации «Олимпстроя» и все долги всем кредиторам были «прощены» по закону. И, собственно, такая судьба ждет кредиторов и всех других так называемых государственных компаний.

Особенно интересная ситуация сложилась с товариществами собственников недвижимости: поначалу были товарищества собственников жилья — ТСЖ, они рассматривались как отдельные виды потребительских кооперативов, ну там бы им и быть в законе, который был принят в первом чтении законопроекта, и все было бы нормально. Но потом, когда отдельные части законопроекта готовились ко второму чтению, ТСЖ было признано самостоятельной организационно-правовой формой, и в последнюю минуту в результате теневых поправок появилась такая самостоятельная организационно-правовая форма, как товарищество собственников недвижимости, а ТСЖ пропали. И у ТСЖ были большие неприятности, потому что формальный бюрократический подход, который, конечно, присутствовал во многих госструктурах, означал, что нет таких юридических лиц и таких организационно-правовых форм. Была паника, были изменения в учредительных документах тысяч ТСЖ и все прочее. И тут надо отдать должное Пленуму ВС РФ, который четко сказал, что ТСЖ существует и продолжает существовать, что это отдельный вид товариществ собственников недвижимости и, самое главное, что к ним применяются правила Жилищного кодекса Российской Федерации о товариществах собственников жилья и эти правила имеют приоритет, они применяются как специальное законодательство по отношению к общему — то есть о товариществах собственников недвижимости. Но можно было бы избежать этой проблемы — не надо было расширять перечень организационноправовых форм некоммерческих организаций.

Автономные некоммерческие организации (они у нас рассматривались как вид общественных организаций, вид фондов) были выведены в самостоятельную организационно-правовую форму, — в этом вопросе также пришлось отступить и пойти на компромисс.

Еще один вопрос, где пришлось отступить, — это вопрос о диспозитивности в регулировании деятельности хозяйственных обществ. Мы были не против выделить публичные хозяйственные общества, чьи акции котируются на рынке, и установить более жесткое регулирование таких публичных акционерных обществ, что и сделано в статье 97 ГК РФ, но вот что касается других, оставшихся, так называемых непубличных хозяйственных обществ (статья 66.3 ГК РФ), на наш взгляд, это полный провал концепции. Когда в таких обществах могут принципиально меняться основы регулирования деятельности — как там сказано, диспозитивность буквально во всем, это приведет к серьезным негативным последствиям.

Если все же говорить о позитиве, то, конечно, изменилось регулирование реорганизации юридических лиц: статьи 57 «Реорганизация юридического лица», 58 «Правопреемство при реорганизации юридических лиц» и 60 «Гарантии прав кредиторов реорганизуемого юридического лица». Теперь допускается сложная реорганизация, когда в ходе единой реорганизации сочетаются различные ее формы, ну, например, выделение плюс преобразование, при этом в процессе реорганизации могут участвовать юридические лица разных организационно-правовых форм. Очень изменились, вероятно, с точки зрения потребностей оборота (и все это обсуждалось и согласовывалось), гарантии прав кредиторов, о которых идет речь в статье 60 ГК РФ. Установлено четкое регулирование, и кредиторам отказано в защите их прав, когда они предъявляют требования о досрочном исполнении обязательств или о досрочном прекращении и взыскании убытков, если им в течение месяца предоставляется достойное обеспечение исполнения обязательств. Эти нормы позитивные, и, безусловно, они послужат на благо оборота. Одной из основных задач, так сказать предметом торга, когда глава о юридических лицах обсуждалась в разных правительственных комиссиях, была необходимость сохранить последнюю норму статьи 60 ГК РФ, которая представляет собой главную гарантию прав кредиторов, — это солидарная ответственность вновь созданных юридических лиц и тех, которые были реорганизованы. Эта норма, к счастью, осталась.

Нормы о ликвидации теперь более-менее согласованы с законодательством о банкротстве — это статья 64.2 ГК РФ о недействующих юридических лицах. Известно, что длительное время мы обходились только постановлением Пленума ВАС РФ от 20.12.06 № 67 «О некоторых вопросах практики применения положений законодательства о банкротстве отсутствующих должников и прекращении недействующих юридических лиц», потому что статья 21.1 Федерального закона от 08.08.01 № 129-ФЗ «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей», которая была введена в 2005 году, практически не работала без указанного постановления Пленума, то есть налоговые органы продолжали передавать дела о банкротстве отсутствующих должников в суд, вместо нормальной операции по очистке реестра. Положения новой статьи 64.2 ГК РФ нисколько не противоречат данному постановлению, и, полагаем, оно будет применяться и в дальнейшем.

Хотелось бы, конечно, в постановлении Пленума ВС РФ увидеть какое-то толкование статьи 67.2 ГК РФ о корпоративном договоре — это был один из самых сложных вопросов, бесконечно обсуждавшийся на всех правительственных комиссиях; увы, наши оппоненты получали поддержку в лице руководителей правительства, и нам было очень сложно отстаивать свою точку зрения, поскольку первоначально такой родовой договор — корпоративный договор готовился как обобщающий договор в отношении уже известных нам институтов: акционерных соглашений и соглашений участников общества с ограниченной ответственностью об осуществлении прав участников, которые уже были в Федеральных законах от 26.12.95 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» и от 08.02.98 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью». Однако потом нам опять-таки пришлось отступать по некоторым положениям, но отдельные нормы удалось сохранить.

Ну, во-первых, важным является вопрос о том, нужно ли информировать других участников, не являющихся участниками корпоративного договора, о том, что такой договор заключен. Мы полагали так: если кого-то из участников хозяйственного общества не приглашают на заключение корпоративного договора, то, значит, договор заключается против этих участников. Поэтому мы требовали законодательного закрепления положения о том, что необходимо информировать хотя бы о факте заключения такого договора. И в статью 67.2 ГК РФ все-таки попали соответствующие нормы, несмотря на всю борьбу, которая велась вокруг этой статьи. То есть в непубличном обществе его участники, заключившие корпоративный договор, обязаны уведомить общество о факте заключения такого договора для информирования об этом всех участников общества. При этом содержание договора не раскрывается, поскольку оно, безусловно, представляет собой конфиденциальную информацию. Но если участники, которых не пригласили участвовать в договоре, предупреждены о том, что другие заключили корпоративный договор, у них есть возможность продать долю в уставном капитале или свой пакет акций и уйти оттуда, потому что все дальнейшее будет против них, это понятно. Но если речь идет о публичных акционерных обществах, то там должна быть полная информация с раскрытием содержания корпоративного договора.

Второй момент: корпоративный договор должен порождать обязательства участников этого договора. Мы вынуждены были отступить в том, что все же есть случаи, когда можно признать недействительным решение органа управления юридического лица, которое противоречит условиям корпоративного договора, и даже сделки, совершенные участниками корпоративного договора, если они противоречат условиям корпоративного договора. Пришлось включить эти нормы, но с оговоркой (это был, конечно, плод компромисса): оспаривать решение органа юридического лица, противоречащее корпоративному договору, можно только при условии, что все участники общества являются одновременно участниками корпоративного договора. Если оспаривается сделка, совершенная юридическим лицом или участником корпоративного договора, то необходимо доказать, что контрагенту сделки было известно об этом корпоративном договоре, что достаточно сложно, имея в виду принцип конфиденциальности в непубличных хозяйственных обществах.

А самое главное, что в статье 67.2 ГК РФ в результате долгих дискуссий появилась норма о возможности заключения договоров с участием третьих лиц, но надо обратить внимание, что это уже не корпоративный договор, это иной, не поименованный, договор, когда с одной стороны есть кредитор или другое заинтересованное лицо, допустим инвестор, а с другой — все участники хозяйственного общества, которые принимают на себя обязательства, присущие корпоративному договору. Но третье лицо — это не участник корпоративного договора, такой договор, как уже сказано, — самостоятельный договор. Конечно, мы ожидали разъяснения и толкования по данной норме, но, увы, в постановлении Пленума ВС РФ № 25 есть лишь небольшая цитата из статьи 67.2 ГК РФ и есть вопрос о подведомственности: естественно, все споры, вытекающие из корпоративного договора, как разъяснено в постановлении Пленума ВС РФ № 25, подведомственны арбитражному суду. А вот остальные интересные спорные вопросы не разъяснены.

Далее рассмотрим вопрос об объектах гражданских прав. Все знают, что был отдельный Федеральный закон от 02.07.13 № 142-ФЗ, которым вносились изменения в раздел об объектах гражданских прав. К сожалению, статья 130 ГК РФ оставлена без изменений, хотя в законопроекте (и в концепции это обосновывалось) предлагалась новая редакция данной статьи. Там проводился принцип единого объекта в отношении земельного участка и всего, что на этом земельном участке расположено; в качестве отдельных объектов недвижимости рассматривались и регулировались жилые и нежилые помещения.

Как известно, особенно остро стояла проблема с нежилыми помещениями, потому что до постановления Пленума ВС РФ № 25 все держалось исключительно на постановлении Пленума ВАС РФ от 23.07.09 № 64 «О некоторых вопросах практики рассмотрения споров о правах собственников помещений на общее имущество здания», где по аналогии закона было признано необходимым применять правила о праве собственности на квартиры в жилых домах, имея в виду комплексные специальные отношения, когда есть право собственности на офисные помещения и доля в праве собственности на иное общее имущество в здании.

В законе таких норм нет. Это предлагалось сделать, еще когда готовилась концепция 2003 года о развитии законодательства о недвижимости; эта концепция осталась в научных работах, на нее часто ссылаются в диссертациях, хотя весь 2002 год мы серьезно над ней работали и в январе 2003 года она была одобрена. Тогда имелось в виду, что надо внести изменения во все законы, регулирующие недвижимость, включая ГК РФ, Жилищный кодекс Российской Федерации, Земельный кодекс Российской Федерации и т. д., — одним законом под единую концепцию. Кстати, 95 процентов той концепции сейчас будет реализовано в разделе II ГК РФ, правда, прошло 12 лет. Так вот там предусматривалось отдельно урегулировать в качестве объекта права собственности и объекта сделок нежилые помещения, чтобы никто не признавал нежилыми помещениями любые части здания и чтобы не было больше споров об установлении сервитутов на право прохода по лестничным клеткам или на право пользования единственным туалетом. В Президиуме ВАС РФ было немало курьезных дел по этому поводу, но теперь, к счастью, есть постановление Пленума ВС РФ № 25, полностью поддерживающее позицию, которая была выработана в 2009 году на Пленуме ВАС РФ, где есть четкое разъяснение, что если речь идет о праве собственности на нежилые помещения, то надо по аналогии закона применять правила о жилых помещениях, при этом указаны соответствующие статьи ГК РФ, к примеру статья 290 об общей долевой собственности, и Жилищного кодекса Российской Федерации, то есть наша практика полностью поддержана, но вот в законе соответствующих норм пока нет.

Это появится в разделе II ГК РФ, но очень хотелось бы, чтобы и в новой редакции статьи 130 ГК РФ были соответствующие положения. Впрочем, к слову сказать, когда 19 мая 2015 года проводились парламентские слушания по разделу II «Вещное право», мы увидели, что статья 130 ГК РФ в новой редакции не пропала, просто было решено, что эта статья должна быть изменена законом, которым будут внесены изменения в раздел II о вещных правах. Можно с удовлетворением отметить, что в этом законопроекте о вещных правах предусмотрена новая редакция статьи 130 ГК РФ. Кроме того, там предусмотрено преимущественное право как собственника здания на чужой земле, так и собственника земельного участка на приобретение соответствующего объекта. Так что очень хорошо, что мы увидим статью 130 ГК РФ в новой редакции, но пока ее нет.

Зато есть статья 133.1 «Единый недвижимый комплекс». Сейчас оппонентами концепции ведется активная борьба против этой статьи, поскольку они очень недовольны, что под единым недвижимым комплексом понимается и совокупность движимых и недвижимых вещей, объединенных целевым назначением, в том числе расположенных на разных земельных участках. Определенным структурам было бы желательно свести данный объект только к комплексу имущества в рамках одного участка и наделить произвольным правом собственника изменять состав этого имущественного комплекса. Дважды на Совете по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства рассматривались разные законопроекты, внесенные противниками концепции, и дважды мы давали категорически отрицательные заключения на эти законопроекты.

Что касается перспектив раздела II ГК РФ, то не может не смущать то обстоятельство, что сейчас началось реформирование системы реестра прав на недвижимость и кадастра, — принят целый ряд законов и постановлений Правительства Российской Федерации. На наш взгляд, нет никакого смысла проводить реформу реестра и кадастра под старую систему вещных прав. Либо предполагается на какое-то длительное время оставить без изменения раздел II и всю систему существующих вещных прав, либо после принятия ГК РФ будут изменяться принятые законы по реформам системы регистрации. Этот момент пока непонятен.

Еще хотелось поговорить об обязательствах и договорах — о последнем Федеральном законе от 08.03.15 № 42-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации»: там тоже присутствуют теневые поправки. В Федеральном законе от 21.12.13 № 367-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных законодательных актов (положений законодательных актов) Российской Федерации» есть интересные положения по залогу, которые нашли отражение в постановлении Пленума ВС РФ № 25, в частности это толкование статьи 174.1 ГК РФ. Мы ожидали ограничительного толкования, предполагающего, что все-таки высшая судебная инстанция должна защищать определения судов об аресте имущества и придавать им абсолютный характер. На наш взгляд, очень странно теперь выглядит, с учетом внесенных изменений, норма статьи 334 ГК РФ о том, что некое лицо, которое предъявило иск в суд — свое имущественное требование, но попросило наложить арест на имущество, вдруг объявляется залогодержателем, и причем если брать очередность залогодержателей, то право его возникает непосредственно с вынесения определения о наложении ареста. Но ведь лицо, заключая договор, не обеспокоилось об обеспечении обязательства. А зачем? Просто предъяви иск и заяви ходатайство об обеспечении этого иска — и ты залогодержатель. А вот статья 174.1 ГК РФ — это отголосок на названную норму. И получается, что если суд налагает арест, а потом вдруг должник продаст заложенное имущество, на которое наложен арест, добросовестному приобретателю, то придется прекращать примененный способ обеспечения — арест. Мы ожидали, что по таким вопросам будут более принципиальные разъяснения.

В судебной практике в настоящее время ставится следующий вопрос: поскольку Банком России публикуются различные средние процентные ставки в зависимости от срочности вклада — до года, свыше года, то каким образом нужно определять ставку подлежащего взысканию процента? Существуют мнения, что надо вычислять некую среднюю ставку: если до года, то по депозитам до года, если свыше года, то надо брать депозиты свыше года. Нам представляется, насколько мы изучали эту проблему, что действительно эти средние ставки дифференцируются, правда, непонятно, как их можно вычислить. Ведь в одном банке ставки по депозитам от вкладов до востребования до вкладов на 10 лет или до достижения 18-летнего возраста совершенно различны. Но у Центрального банка Российской Федерации есть рычаг: он может, как теперь, устанавливать ставку на полмесяца: к примеру, по Северо-Западному округу с 1 июня 2015 года ставка составляет 11,44%, с 15 июня — 11,37%, с 15 июля — 10,36% и т. д. Как она устанавливается? Вероятно, исходя из целесообразности. Мы считаем, что раз есть такая ставка, то следует считать и исчислять те проценты, которые устанавливает Банк России, а самостоятельно никаких средних арифметических величин выводить не надо: у судов нет такого права — судебная дискреция так далеко не распространяется.

Также у судов возникают сомнения: как следует исчислять ставку, если у юридического лица одно местонахождение, а все обязательства, связанные с деятельностью филиала, — на другой территории? Безусловно, правильный ответ — по месту нахождения юридического лица.

В целом по денежному обязательству продолжает применяться совместное постановление Пленума ВС РФ № 13 и Пленума ВАС РФ № 14 от 08.10.98 «О практике применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о процентах за пользование чужими денежными средствами» (далее — постановление Пленумов № 13/14). Нельзя не согласиться, что в свое время это постановление Пленумов № 13/14 сыграло колоссальную роль, ведь именно в нем четко разъяснено, что проценты по статье 395 ГК РФ (имеется в виду классический вариант статьи 395 ГК РФ) — это специальная ответственность за просрочку денежного обязательства, которая не является неустойкой. А в настоящее время встречается мнение, что проценты, начисляемые в соответствии со статьей 395 ГК РФ, — это неустойка. Нет, подчеркнем, — это специальная мера ответственности за просрочку денежного обязательства. А особенность заключается в том, что основания освобождения от ответственности, предусмотренные статьей 401 ГК РФ, не применяются даже при форс-мажорных обстоятельствах. За просрочку денежного обязательства по специальной ответственности, конечно, надо платить санкции. Вот в этом разница. Поэтому в указанном постановлении Пленумов была изложена именно такая позиция. Статью 333 ГК РФ допускалось применять по аналогии закона. Теперь в самой статье 395 ГК РФ есть прямая норма о возможности уменьшения размера процентов. В постановлении Пленума ВАС РФ от 22.12.11 № 81 «О некоторых вопросах применения статьи 333 Гражданского кодекса Российской Федерации» подробно изложены все вопросы, касающиеся применения статьи 333 ГК РФ, и эти подходы, конечно же, можно полностью использовать и к уменьшению размера процентов, во всяком случае не ниже ставки рефинансирования.

Еще на один момент хочется обратить внимание: новая статья — 317.1 ГК РФ готовилась специально, чтобы наконец закончились все ожесточенные дискуссии среди юристов о природе процентов годовых. Но в судебной практике таких дискуссий, полагаем, не должно быть уже с 1998 года, потому что в вышеуказанном постановлении Пленумов № 13/14 приводились три вида процентов по их правовой природе: проценты как законная неустойка, проценты как специальная мера ответственности и проценты как плата.

Проценты как законная неустойка уплачиваются в случае, если их начисление связывается с нарушением неденежного обязательства. К примеру, согласно статье 856 ГК РФ в случаях несвоевременного зачисления на счет поступивших клиенту денежных средств либо их необоснованного списания банком со счета, а также невыполнения указаний клиента о перечислении денежных средств со счета либо об их выдаче со счета банк обязан уплатить на эту сумму проценты в порядке и в размере, предусмотренных статьей 395 данного Кодекса.

Если проценты установлены на случай просрочки денежного обязательства, то это специальная мера ответственности. А есть проценты как плата. Так, в пунктах 13 и 14 постановления Пленумов № 13/14 сказано, например, что проценты, взимаемые в соответствии со статьей 487 ГК РФ, в которой идет речь о предварительной оплате товаров, и проценты по статье 488 ГК РФ об оплате товара, проданного в кредит, являются платой за пользование чужими денежными средствами. К слову сказать, в связи с этим уже возникают вопросы. В частности, если имеется спор по договору продажи в кредит, то каким образом должны определяться проценты? Этого вопроса не возникло бы, если бы в статью 395 ГК РФ не было внесено изменения о применении средней ставки по депозитам с участием физических лиц. Теперь это приобретает серьезное значение, потому что природа процентов по статьям 487 и 488 ГК РФ определена, и, полагаем, ее менять никто не будет, — это плата за пользование чужими денежными средствами; а, как уже говорилось, вопрос возникает о ставке, которая должна применяться. Вроде бы это случай, подпадающий под статью 317.1 ГК РФ, когда речь идет о продаже товара в кредит: есть денежный долг на стороне покупателя, который необходимо возвращать с приростом, предусмотренным за использование денег, по определенной ставке. По какой? По ставке рефинансирования, если применяется статья 317.1 ГК РФ, или по статье 395 ГК РФ, согласно которой необходимо брать среднюю ставку процента по депозитам с участием граждан?

На наш взгляд, в решении этого вопроса поможет статья 307.1 ГК РФ. Не следует забывать, что статья 317.1 ГК РФ расположена в подразделе «Общие положения об обязательствах», а статья 307.1 ГК РФ говорит, что к договорным обязательствам общие положения по обязательствам применяются только в том случае, если нет специальных правил об отдельных видах договоров и нет ничего в общих положениях о договорах. То есть двойное субсидиарное применение. Поскольку применительно к договорам купли-продажи установлена прямая норма о процентах, взимаемых как плата, суть которой еще и в том, что эти проценты начисляются не с момента, когда товар получен в кредит, ибо образовался долг, а с момента, когда покупатель должен был оплатить товар, но не оплатил. Договором может быть предусмотрено, что эти проценты взимаются непосредственно с момента получения товара. Но есть специальное правило, и статья 317.1 ГК РФ к этим отношениям не подлежит применению. По нашему мнению, такой подход можно распространить на все договоры, содержащие условия о процентах, взимаемых как плата за пользование.

Поднимался вопрос, можно ли взимать сразу две ставки — одну как плату за пользование, другую как ответственность. Конечно, можно, ведь если посмотреть в концептуальные основы упомянутого совместного постановления Пленумов № 13/14, в идеологию этого постановления, то в основе всего — обязательство коммерческого кредита. А по статье 823 ГК РФ, если фиксируется обязательство коммерческого кредита в каком-либо договоре, — это автономное самостоятельное обязательство, и это обязательство регулируется положениями главы 42 ГК РФ о займе, в частности в силу статьи 811 ГК РФ если заемщик вовремя не вернул сумму займа, то на эту сумму, помимо процентов за пользование займом по статье 809 ГК РФ, подлежат уплате также и проценты по статье 395 ГК РФ. Поэтому применение двух ставок вполне обоснованно: одна ставка взимается как плата за пользование, это по сути составная часть долга, поскольку денежный долг должен возвращаться с тем приростом, который обуславливает использование чужих денег в имущественном обороте; а вторая ставка, соответственно, — за просрочку.

Хотелось бы обратить внимание и на интересный вопрос об астренте. Еще при подготовке концепции в рабочей группе обсуждалась проблема: стоит ли в общие положения об обязательствах вводить этот институт. И разработчики законопроекта в большинстве своем посчитали, что пока мы еще не готовы к соответствующим нововведениям. Надо бы сначала все досконально проработать и определить, как этот институт будет сочетаться с нормами процессуального законодательства, скажем, продумать изменение порядка и способа исполнения решений, если есть присуждение в натуре. Ведь если будет присуждена сумма на случай неисполнения обязательства в натуре, а потом истец заявит ходатайство об изменении порядка и способа исполнения решения и попросит взыскать денежную сумму в размере стоимости, а дополнительно будет установлена еще и денежная сумма за неисполнение обязательства в натуре по решению суда по некоей прогрессивной шкале, то это повлечет неосновательное обогащение кредитора, что представляет собой не меньший грех, чем неисполнение решения суда должником. Если обратиться к мировым правопорядкам, то во Франции этот институт появился из судебной практики за десятилетия применения. А нам надо было бы проработать все процессуальные вопросы, но поскольку в статье 308.3 ГК РФ (это была теневая поправка) появилась такая норма, то, видимо, следует ожидать постановления Пленума ВС РФ с соответствующими разъяснениями, на наш взгляд, с ограничительным и детальным толкованием, как ее применять при рассмотрении конкретных споров. Мы не можем согласиться с тем, что решение о взыскании денежного долга равносильно присуждению к исполнению денежного обязательства в натуре и что это есть разновидность спора о присуждении к исполнению в натуре, — нет, конечно, это есть взыскание денежного долга. И статья 308.3 ГК РФ рассчитана только на такой способ защиты прав кредитора, как присуждение к исполнению в натуре. К денежным обязательствам это не имеет никакого отношения.

Есть еще немало новых интересных норм — статья 406.1 ГК РФ о возмещении потерь кредитора и статья 434.1 о заверениях об обстоятельствах (своеобразный способ защиты от вранья в договорных отношениях), но, видимо, в судебной практике пока еще эти вопросы не возникли.

О ПРОЦЕНТАХ ЗА ПОЛЬЗОВАНИЕ ДЕНЕЖНЫМИ СРЕДСТВАМИ

Н. Ю. РАССКАЗОВА,
заведующая кафедрой гражданского права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета

Природу процентов за пользование денежными средствами легко понять, если вспомнить пословицу «Дорога ложка к обеду». Иначе говоря, сегодняшние деньги дороже, чем завтрашние. Почему? Потому что, если мне нужны деньги сегодня и некто предоставил их мне, отказавшись от них ради меня, за такое согласие подождать (в экономике это называется платой за отложенное потребление) я должна ему заплатить. Данная плата традиционно взимается в форме процента. Все понятно.

Но когда мы переходим к деталям правового регулирования отношений, то ситуация усложняется. С процентами практика в свое время так запуталась, что потребовались детальные разъяснения высших судебных инстанций по этому вопросу — мы имеем в виду совместное постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 13 и Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации № 14 от 08.10.98 «О практике применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о процентах за пользование чужими денежными средствами» (далее — постановление Пленумов № 13/14), которое не отменено, но (и это понятно) должно применяться с учетом изменившегося законодательства.

С юридической точки зрения проценты по денежным обязательствам делятся на два вида, что следует из многих национальных кодексов, директив Европейского союза (ЕС), Модельных правил европейского частного права и т. д.: проценты, уплачиваемые за дозволенное пользование денежными средствами (в доктрине они называются «регулятивные проценты»), и проценты, которые уплачиваются в качестве меры ответственности за просрочку (в доктрине это — охранительные проценты).

Казалось бы, все ясно. Но современный нормативный материал демонстрирует противоречие в подходах к процентам, которые должны быть уплачены должником, просрочившим исполнение обязательства.

Первый подход: должник платит процент только в том случае, если он несет ответственность за просрочку. Всем известный пример — это статья 395 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ). Тот же подход демонстрирует документ, который имеет огромное значение в регулировании кредита в Европейском союзе, — директива № 2011/7/ЕС Европейского парламента и Совета Европейского союза «О противодействии задержкам платежей в коммерческих сделках» (Страсбург, 16 февраля 2011 года).

Второй подход: процент уплачивается должником в случае просрочки, но независимо от того, отвечает должник за просрочку или нет. Такой подход заложен в Принципах международных коммерческих договоров УНИДРУА и в ряде других документов. Различие между двумя названными подходами очевидно. Еще раз подчеркнем: и та и другая ситуация связана с просрочкой.

Очевидное различие в следующем. Если процент уплачивается, только когда должник отвечает за нарушение, то понятно, что речь идет о мере ответственности и нужно применять нормы об основаниях и размере ответственности. Если же процент уплачивается хоть и с момента просрочки, но независимо от того, отвечает должник или нет, то он уплачивается по правилам об уплате основного долга.

Для того чтобы разобраться в нормах ГК РФ о процентах (это в первую очередь общие нормы, включенные в статьи 317.1 и 395 ГК РФ, а также огромное число специальных норм о процентах, которые не изменялись в процессе модернизации ГК РФ и продолжают действовать), следует в первую очередь установить, зачем нужно вводить в законодательство нормы о процентах в случае просрочки.

Когда ГК РФ действовал в прежней редакции, должнику часто было выгодно не платить, и такая ситуация, как все помнят, очень заботила практику. Если у должника не было средств на возврат долга в срок, он мог взять кредит и заплатить; а мог не брать кредит — мог просто не платить, и у него возникала обязанность уплаты процентов по статье 395 ГК РФ по ставке рефинансирования. Очевидно, что ставка эта ниже, чем ставки по кредитам. Поэтому из альтернативы «возвращать долг в срок — не возвращать» должники нередко выбирали последнее.

Кстати, во многих странах Европейского союза существует та же проблема. И в преамбуле к указанной директиве Европейского союза № 2011/7/ЕС подчеркивается: «Задержки платежей являются нарушением договора; для должников во многих государствах — членах ЕС это привлекательно в финансовом отношении вследствие отсутствия процентов или низких процентов на просроченные платежи и/или медленного порядка компенсации. В целях изменения этой тенденции и противодействия задержкам платежей необходимы решающие изменения на пути к формированию культуры своевременных платежей». В результате сегодня страны — члены Европейского союза, поскольку директива Европейского союза для них обязательна, приводят свое законодательство в соответствие с данным документом. Директивой установлено, что при просрочке должник уплачивает процент причем такой процент не менее чем на восемь пунктов должен превышать базовую ставку. Базовая ставка — это аналог нашей ставки рефинансирования (теперь — ключевой ставки), но применяемой Европейским центральным банком.

Цель изменения российского законодательства в области регулирования процентов — поддержка кредита.

Полагаем, что изменение нашего законодательства в области регулирования процентов преследует ту же цель. Эта цель — поддержка кредита и создание таких условий, при которых, с одной стороны, кредитор, отказывающийся от потребления в пользу должника и отдающий ему ресурс, будет уверен в получении справедливого вознаграждения, то есть процента. А с другой стороны, должник будет стимулирован к тому, чтобы быстрее отдать долг. В этом главная цель, и, на наш взгляд, в направлении этой цели законодатель сделал правильные шаги. Другое дело, что в двух нормах, о которых мы говорим, есть немало технических огрехов, практика не сформировалась, но с учетом целей законодателя можно истолковать эти нормы, тем более что дискуссия в литературе уже развернулась. Попытаемся объяснить, как нам видится решение названных проблем.

Сначала обратимся к законным процентам. Совершенно ясно, что это не мера ответственности. Если сравнить статьи 317.1 и 395 ГК РФ, то их формулировки не дают нам никаких оснований рассматривать законный процент как меру ответственности. В статье 317.1 указано не более чем на то, что «он уплачивается должником по денежному обязательству». О неправомерном пользовании нет и речи.

Важно отметить, что законные проценты начисляются только по денежным обязательствам. И здесь следует вспомнить, что не всегда, когда одна сторона должна передать другой стороне денежные средства, она является должником по денежному обязательству. Например, обязанность банка предоставить кредит — это не денежное обязательство, хотя банк и должен передать заемщику деньги. Почему? Исполнение денежного обязательства всегда есть уплата долга, то есть предоставление в обмен на полученное благо. Уплата долга ведет к прекращению обязательства между сторонами. А обязательство банка предоставить кредит имеет совершенно другую каузу: даю тебе, чтобы ты мне потом вернул. Это очень важно, ведь именно этим объясняются особенности регулирования кредитных отношений.

Так, банк может отказаться от предоставления кредита, если есть основания полагать, что он не будет возвращен. Должник же по денежному обязательству не имеет права отказаться от его исполнения. Клиент банка не может произвести зачет требования банка об уплате, например, комиссионных за ведение счета, против требования к банку о предоставлении кредита. И понятно почему. В данном случае требования не обладают однородностью: требование банка есть требование из денежного обязательства, а требование к банку иного рода — требование о предоставлении взаймы.

А вот пример обязательства, на которое распространяется действие статьи 317.1 ГК РФ. Согласно статье 859 ГК РФ при расторжении договора банковского счета банк обязан в течение семи дней перечислить остаток денежных средств на счет, указанный клиентом. До введения новой нормы банк мог целую неделю правомерно использовать денежные средства и не уплачивать процент за пользование. Напоминать, какие проценты можно получить от оборота крупных сумм за неделю, излишне. Теперь же, по нашему мнению, в случае когда договор расторгается, банк должен уплатить законные проценты за правомерное пользование денежными средствами клиента. Безусловно, это справедливо. Хотя это один из немногих примеров прямого применения нормы о законных процентах, который пока удалось обнаружить. В большинстве случаев (заем, коммерческий кредит, купля-продажа и т. д.) будут действовать специальные нормы, которые никто не отменял, и они подлежат применению по правилам о разрешении коллизий между общей и специальной нормами.

Нельзя не отметить, что дискуссия, развернувшаяся в научном сообществе, выявила подход, который, на наш взгляд, принять невозможно, а именно: законный процент взыскивается с момента просрочки. Почему? Аргумент сторонников этой позиции таков: зачем платить законный процент до просрочки, если он обычно закладывается в цену. Может быть, и закладывается. Но, во-первых, не всегда (вспомним пример с расторжением договора банковского счета), а во-вторых, теперь, вероятно, коммерческая практика может существенно измениться. Конечно, авторы этой идеи могут ссылаться и на международные документы, в которых нередко, как уже отмечалось, используется именно такой подход: уплата процентов предусмотрена с момента просрочки, но независимо от ответственности должника за допущенное нарушение. Кстати, и в Гражданском кодексе РСФСР 1964 года была точно такая норма, предусматривавшая, что в случае просрочки должник уплачивает законный процент в размере пяти. Но, по нашему мнению, нет никаких оснований для подобного толкования действующей нормы статьи 317.1 ГК РФ. Ни логика развития денежного обязательства в отношениях между сторонами, ни текст статьи не дают никаких оснований для того, чтобы видеть в новых нормах ранее неизвестный нашему праву подход. Правила статьи 317.1 ГК РФ — это, по сути дела, распространение правил о процентах по договору займа (статьи 809 и 811 ГК РФ) на все денежные обязательства.

Законные проценты — это не мера ответственности.

Теперь рассмотрим изменения, внесенные в статью 395 ГК РФ. Во-первых, вызывает вопросы предусмотренный размер ставки: как считать эту ставку? Понятно, что опираться придется на официальные публикации Банка России. Напомним, что согласно новой редакции в учет берется не ставка рефинансирования, а средняя ставка банковского процента по вкладам физических лиц. Банк России официально публикует эту ставку, причем она не дифференцируется по срокам вкладов, поэтому длительность просрочки не имеет никакого значения; ставки дифференцируются по регионам и различаются по размеру.

Логически рассуждая, можно предложить два варианта определения применимой ставки. Первый основан на буквальном толковании закона, из которого следует, что размер процентов определяется имевшими место в соответствующие периоды ставками. Ставка обновляется Банком России примерно каждый месяц, значит, надо производить расчет по каждому периоду. Второй вариант: брать среднее арифметическое. Так, конечно, считать удобнее. Но если сравнить получающиеся величины процента, рассчитанного по ставкам, установленным Банком России для каждого периода просрочки, с одной стороны, и процента, рассчитанного как среднее арифметическое, — с другой, то при использовании второго варианта размер процента может получиться меньшим.

Думаем, практика пойдет по пути, указанному в пункте 51 постановления Пленума ВС РФ № 6 и Пленума ВАС РФ № 8 от 01.07.96 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»: «При выборе соответствующей учетной ставки банковского процента целесообразно отдавать предпочтение той из них, которая наиболее близка по значению к учетным ставкам, существовавшим в течение периода пользования чужими денежными средствами».

Вторая проблема, возникшая в связи со статьей 395 ГК РФ, следующая: поскольку ставки по регионам разные, как поступать, если истец имеет место нахождения в одном округе, а филиал, представляющий его, — в другом и, соответственно, дело рассматривается также в другом округе. Конечно, можно рассуждать с точки зрения того, почему эти ставки разные, ради чего этот процент взыскивается (в первую очередь возместить потери — ведь это мера гражданско-правовой ответственности) и кому возмещаются потери? Поскольку потери произошли по месту нахождения филиала, то и ставку нужно считать по месту нахождения филиала. Но такие рассуждения годятся, видимо, только de lege ferenda. Есть текст закона, в котором указано: по месту нахождения юридического лица. Эта позиция будет безупречной. Соответственно, нужно применять ставку, действующую в месте регистрации юридического лица.

При взымании законных процентов нужно применять ставку, действующую в месте регистрации юридического лица.

В связи с изменением законодательства у судов появился вопрос: что теперь следует указывать в резолютивной части, когда процент взыскивается до фактического погашения? Ведь раньше ставка рефинансирования достаточно долго не менялась, а теперь меняется каждый месяц. Было высказано предложение указывать ставку, имеющую место на момент вынесения решения. Но, согласитесь, такой подход может нарушить права кредитора, который может еще долго бегать за должником. Наверное, необходимо привести какую-то формулу и описать, каким образом следует считать процент. Это будет соответствовать смыслу закона.

В судебной практике возник и такой вопрос: как теперь соотносятся проценты по статье 395 ГК РФ и неустойка? Напомним, что в постановлении Пленумов № 13/14 была дана такая рекомендация: если в договоре предусмотрена неустойка, то в случае просрочки кредитору предоставляется право выбора — взыскивать проценты по статье 395 ГК РФ или предусмотренную договором неустойку. Кредитор мог выбирать, что ему выгоднее. Сегодня в статье 395 ГК РФ закреплена норма, на наш взгляд, очень хорошая: в случае когда соглашением сторон предусмотрена неустойка за неисполнение денежного обязательства, установленные статьей 395 ГК РФ проценты не подлежат взысканию, если иное не предусмотрено законом или договором. Эта норма соответствует принципу pacta sunt servanda (статья 309 ГК РФ): если стороны договорились о неустойке и выбрали этот вариант, то у кредитора не должно быть оснований не следовать этому условию и выбирать более выгодную для себя позицию. По нашему мнению, сегодня смысл пункта 4 статьи 395 ГК РФ надо толковать однозначно: если договором предусмотрена неустойка, то ее и следует взыскивать.

Законные проценты и проценты по статье 395 ГК РФ, очевидно, соотносятся так же, как соотносятся проценты за пользование займом (статья 809 ГК РФ) и проценты за просрочку возврата займа (статья 811 ГК РФ). Законный процент — это плата за кредит, проценты по статье 395 ГК РФ взыскиваются в качестве меры ответственности за просрочку. В результате получается как раз то, что Европейский союз требует от входящих в его состав государств: сделать просрочку невыгодной для должника. Теперь в силу положений ГК РФ до просрочки кредитор, если иное не предусмотрено договором, будет уплачивать законный процент в размере ставки рефинансирования (ключевой ставки), а в случае просрочки — в размере указанной ставки плюс средней ставки банковского процента по вкладам.

На вопросах начисления процентов на проценты мы подробно останавливаться не будем, но все же необходимо упомянуть одно важное правило, установленное статьей 317.1 ГК РФ: условие обязательства, предусматривающее начисление процентов на проценты, является ничтожным, за исключением обязательств из договоров банковского вклада и договоров между предпринимателями. В статье же 395 ГК РФ формулировка иная: начисление процентов на проценты «не допускается, если иное не предусмотрено законом». Каковы последствия нарушения запрета, предусмотренного статьей 395 ГК РФ? Полагаем, что и в данном случае условие договора о начислении процентов на проценты необходимо рассматривать как ничтожное. Объяснение этому следующее.

Запрет взыскивать проценты, начисленные на проценты, появился не сегодня. Он был введен еще в императорском Риме. В периоды экономического упадка масса должников (как и в наши дни) оказывалась неспособной вернуть в срок ни сумму займа, ни проценты за ее пользование, ни проценты, начисляемые на суммы, просроченные к уплате. В такие периоды начисление процентов на проценты приводило к увеличению размера долгов до столь непомерных сумм, что вызывало бунты должников и общественные беспорядки. Уже много веков назад юристы поняли, что проблема начисления процентов на проценты не может рассматриваться исключительно как проблема взаимоотношений между частными лицами. Этот вопрос может затронуть публичный интерес, а значит, и решать его нужно с точки зрения публичного интереса. Ну а если так, то условие о начислении процентов на проценты подпадает под действие пункта 2 статьи 168 ГК РФ, содержащего правило о том, что сделка, затрагивающая публичные интересы, ничтожна. По нашему мнению, это правильное решение.

Условие о начислении процентов на проценты подпадает под действие пункта 2 статьи 168 ГК РФ, предусматривающего, что сделка, затрагивающая публичные интересы, ничтожна.

МОДЕРНИЗАЦИЯ ГРАЖДАНСКОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

В. А. МУСИН,
член-корреспондент Российской академии наук, заведующий кафедрой гражданского процесса юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, профессор, доктор юридических наук

Говоря о модернизации Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), прежде всего хотелось бы сказать несколько слов о юридических лицах; и поскольку об этом подробно уже высказался В. В. Витрянский, то обратим внимание лишь на одно обстоятельство, которое появилось совсем недавно: имеется в виду возможность для юридического лица иметь несколько единоличных исполнительных органов. В общем, это не такая уж и новость. Если мы вспомним нашу сравнительно недавнюю историю, то 4 октября 1965 года постановлением Совета Министров СССР было утверждено Положение о социалистическом государственном производственном предприятии, в пункте 90 которого было сказано, что руководящий орган — директор — совершает все сделки без доверенности в соответствии с трудовым законодательством, а пунктом 91 предусмотрено, что и его заместители могут представлять предприятие в различных инстанциях и заключать сделки без доверенности и выдавать доверенности.

Тут, правда, возникает только один вопрос: сделки — это понятие гражданско-материального права, а если мы посмотрим на процессуальные возможности заместителей — могут ли они, опираясь на то, что теперь ГК РФ допускает несколько единоличных органов у юридического лица, без доверенности представлять в суде свою организацию? Это имеет практическое значение. В случае положительного ответа заместителю достаточно представить, помимо паспорта, еще и приказ о назначении или об избрании. На наш взгляд, практика может пойти двояким путем: например, высший руководитель — генеральный директор (по-английски он называется chief executive officer) может своим приказом так или иначе распределить компетенцию, в том числе и в процессуальных вопросах, между собой и своим подчиненным заместителем. Ну а если он этого не сделает? Тогда, наверное, следует считать, что каждый из них может действовать независимо друг от друга и не только совершать от имени предприятия без доверенности сделки, но и в случае необходимости представлять предприятие в суде.

Надо сказать, что на эту позицию встал Пленум Верховного Суда Российской Федерации, который в пункте 24 постановления от 23.06.15 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» указал буквально следующее: если в соответствии с пунктом 3 статьи 65.3 ГК РФ в корпорации образовано несколько единоличных исполнительных органов, предполагается, что они действуют независимо по всем вопросам компетенции. Правильно: предполагается, презюмируется. Презумпция опровержимая, и высший руководитель может решить вопрос иначе, но, если он этого не сделал, очевидно, каждый может действовать независимо.

А вот еще одно уточнение, которое появилось сравнительно недавно: возможно, что несколько органов юридического лица должны будут действовать совместно. Это, несомненно, подсказано коммерческой практикой, и в первую очередь практикой работы на нашем рынке предприятий с иностранными инвестициями. Когда российский и иностранный инвесторы имеют сопоставимые по размеру доли в уставном капитале юридического лица, то на практике очень часто бывало раньше и бывает сейчас, что для того, чтобы обеспечить взаимный контроль, один назначает генерального директора, другой — его заместителя. И сделки на суммы свыше определенной величины (как правило, это оговаривается в уставе) они должны подписывать совместно. Так что это отражение практики, на наш взгляд, — отражение адекватное, и эта норма уже подтвердила свою работоспособность.

Теперь несколько слов относительно преимущественного права: раньше, как мы помним, оно было и в обществах с ограниченной ответственностью, и в закрытых акционерных обществах, теперь несколько иначе. В обществах с ограниченной ответственностью оно присутствует по-прежнему и в императивном порядке, а вот насчет непубличных акционерных обществ — там, по ГК РФ, оно может быть предусмотрено. Раньше оно не могло не быть предусмотрено, теперь может. Значит, то, что раньше было императивной нормой, сейчас трансформировалось в диспозитивную. Практика покажет, насколько это будет востребовано.

А вот еще один очень интересный вопрос — насчет возможности исключения из корпорации участника, который так или иначе ей противодействует: этого нет в публичных акционерных обществах, а в непубличных есть, и если мы заглянем в статью 67 ГК РФ, то прочтем там, что это право неотчуждаемо в том смысле, что от него отказаться нельзя, — отказ от этого права или его ограничение ничтожны. Это, уточним, в ГК РФ. Но есть еще Федеральный закон от 08.02.98 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» (далее — Закон об обществах с ограниченной ответственностью) и Федеральный закон от 26.12.95 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» (далее — Закон об акционерных обществах). В Законе об обществах с ограниченной ответственностью подчеркивается, что такая возможность есть. Закон об акционерных обществах об этом не говорит. Как это следует понимать?

Конечно, в статье 3 ГК РФ сказано, что нормы остальных законов должны ему соответствовать, то есть он выше по юридической силе, по крайней мере в двух случаях. Конституционный Суд Российской Федерации (а не считаться с ним мы не можем) высказался в том смысле, что Конституция Российской Федерации не предусматривает иерархию внутри нормативных актов одного и того же уровня, и председатель Конституционного Суда Российской Федерации В. Д. Зорькин¹ говорил, как это можно исправить: придать ГК РФ значение федерального конституционного закона, но законодатель пока на это не пошел. Значит, действует общий принцип lex posterior derogat legi priori — последующий закон устраняет действие предыдущего. Однако в ГК РФ сказано, что отказ от этого права или его ограничения ничтожны, и если рассматривать названную статью и эту часть статьи ГК РФ, с одной стороны, а с другой — Закон об акционерных обществах, который по этому поводу умалчивает, и толковать их в системной связи, то, полагаем, надо сказать, что молчание Закона об акционерных обществах не следует истолковывать как квалифицированное молчание законодателя, направленное на то, что данное положение на него не распространяется. По нашему мнению, эту твердую формулировку ГК РФ надо понимать следующим образом: поскольку Закон об акционерных обществах этого вопроса не регулирует, то действует правило ГК РФ о том, что и здесь отказ от этого права невозможен. Значит, теперь можно, фигурально выражаясь, выгнать противодействующего участника не только из общества с ограниченной ответственностью, но и из непубличного акционерного общества. Это правило не распространяется на публичные акционерные общества. А почему собственно? Ведь если участник будет специально противодействовать нормальной деятельности общества, то, может быть, законодательно предусмотренное исключение его из общества было бы разумным? Опять-таки, практика подскажет, стоит ли это делать. ¹ Интернет-интервью с В. Д. Зорькиным: «Деятельность Конституционного Суда РФ. Решения и перспективы». 15.09.09 // СПС «КонсультантПлюс».

Теперь немного о сделках: пункт 3 статьи 162 ГК РФ, устанавливавший, что по внешнеэкономическим сделкам несоблюдение их письменной формы влечет недействительность, утратил силу с 1 сентября 2013 года, то есть в настоящее время этого положения нет. И что же получается? Очевидно, теперь, с точки зрения последствий несоблюдения письменной формы, следует применять пункт 1 указанной статьи, то есть запрещается использование свидетельских показаний, но не исключено доказывать в случае спора наличие сделки и ее содержание с помощью письменных и других доказательств. С письменными доказательствами все понятно, а вот что значит «другие»? Можно ли толковать этот запрет свидетельских показаний как запрет других устных доказательств? Вопрос очень интересный. Сейчас он практически решен, по крайней мере решен в английской судебной практике, которая применяла российское материальное право: имеется в виду известный всем нам спор между Б. Березовским и Р. Абрамовичем.

В решении судьи Э. Глостер написано так: «В моем мозгу не укладывается, как это могло быть, даже в 90-е годы, чтобы в России при совершении сделок на нереальные суммы, причем не рублей, а долларов, не было никаких письменных следов, но в данном случае было именно так. И я была вынуждена полагаться на результаты перекрестного допроса сторон. Так вот: Березовский, несмотря на то что он блестяще владел английским языком, произвел на меня впечатление человека, для которого истина — это не более чем средство достижения своих целей. Я ему не верю и не полагаюсь на его показания. А вот Абрамович, который путался и иногда сам себе противоречил, что понятно для человека, который не каждый день бывает в суде, произвел на меня впечатление честного человека. Я ему доверяю и полагаюсь на его показания».

Но тут нужно учитывать, что в английском процессуальном праве нет запрета доказывать свидетельскими показаниями сделку независимо от ее сути. И еще одно действующее там правило: если сторона желает что-то сказать суду, если она благоволит появиться witness box — «принеси присягу и поступай как следует», то она попадает в положение свидетеля. Поэтому у судьи с точки зрения процессуальных моментов проблем не было. Но она применяла российское право. А по нашему праву нельзя использовать свидетельские показания, но иные — письменные и другие доказательства — возможно.

И между экспертами Березовского и Абрамовича возникла дискуссия в суде по поводу того, что означают эти «другие» доказательства. Как известно, и Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации, и Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации предусматривают, с одной стороны, свидетельские показания, а с другой — объяснения сторон и иных лиц, участвующих в деле. Это тоже устные доказательства, но это не свидетельские показания. Понятно, что эксперты разошлись во мнениях, но, с нашей точки зрения, это обстоятельство как раз и показывает, что такое устное доказательство, как объяснения сторон, может быть использовано для доказательства сделки с нарушением письменной формы. И как в этом случае поступает наш суд (кстати, так поступила и Глостер)? Если показания сторон совпадают, в дальнейшем доказательств не требуется — нет спора. А если спор есть? Тогда, как и любое другое, это доказательство суд оценивает по своему убеждению. И Глостер продемонстрировала, что она убеждена в правильности показаний Абрамовича и неправильности показаний Березовского. Полагаем, что она правильно применила не только английское процессуальное, но и российское материальное право. И этот вывод может быть в известной степени использован и нашей практикой.

Далее стоит отметить очень интересные нововведения, касающиеся исковой давности, главное из которых состоит в том, что теперь разграничиваются общий срок (три года) и максимальный срок (десять лет). Кстати сказать, это правило давно — с 1963 года — было установлено в Конвенции о гражданской ответственности за ядерный ущерб. Теперь такое положение появилось и у нас. Но на практике возникает вопрос: каково соотношение между этими сроками? Течение общего срока начинается с момента, когда потерпевшие узнают не только о нарушении своего права, но и о фигуре надлежащего ответчика, — это и понятно, в противном случае иск предъявлять не к кому. Но есть 10-летний срок, который течет уже с момента нарушения права. Каково соотношение этих сроков? Опять-таки, практика покажет. Но вопросы возникают. Например, может ли в конечном счете получиться так, что общий срок выйдет за пределы десятилетнего срока?

На этот счет очень интересный ход рассуждений мы видим в Принципах УНИДРУА 2010² , где в преамбуле прямо оговорено, что они могут использоваться для толкования и восполнения национального законодательства. А вот что говорится в статье 10.4 (у нас, как известно, единственным способом перерыва исковой давности является признание долга, там предусмотрено такое же правило): при признании должником права кредитора до истечения общего срока исковой давности новый срок исковой давности начинает течь со дня, следующего за днем признания (пункт 1); максимальный срок исковой давности не начинает течь заново, но может быть продлен началом нового общего срока исковой давности в соответствии со статьей 10.2 (пункт 2). ² Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА 2010 / Пер. с англ. А. С. Комарова. М.: Статут, 2013; СПС «КонсультантПлюс».

Далее приведена иллюстрация: «B» обнаруживает дефекты в строи тельных работах, выполненных «А», только через девять лет после завершения работ. Дефекты не могли быть обнаружены раньше. «B» угрожает начать судебное преследование, и «А» признает дефекты. Новый максимальный срок исковой давности (общий) начинается после признания дефектов «А», таким образом, срок исковой давности сводится к 12 годам. Но это в том случае, когда путем признания перерыв наступает до истечения максимального срока. А если после?

В Принципах УНИДРУА говорится совершенно определенно (в комментариях к другому пункту): в этом случае, если признание наступает после, то прерывать нечего, давность истекла и право утрачивает исковую защиту, то есть становится натуральным обязательством. Но, опять же, это в Принципах УНИДРУА. Там нет той нормы, которая у нас сейчас установлена в пункте 2 статьи 206 ГК РФ: если по истечении срока исковой давности (не сказано какого — общего или предельного. — Прим. авт.) должник или иное обязанное лицо признает в письменной форме (выделено нами. — В. М.) свой долг, течение исковой давности начинается заново. В Принципах УНИДРУА мы этой нормы не найдем. А у нас она есть. Поэтому можно предположить, что, по нашему законодательству, если даже через двадцать лет должник признал свой долг в письменной форме, давность начинает течь сначала. Это не перерыв — это реанимация, это восстановление давности по прямому указанию закона. И, по нашему мнению (конечно, практика покажет), в этом случае истечение предельного десятилетнего срока не препятствует судебной защите, потому что здесь обязательство, которое стало натуральным ввиду истечения общего срока исковой давности и даже предельного, вновь становится юридическим и приобретает снова судебную защиту. Повторим еще раз: практика покажет.

В заключение хочется отметить, что в настоящее время в процессе подготовки находится постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации об исковой давности и, насколько нам известно из проекта, там воспроизведено правило, которое действовало и раньше, — о том, что срок исковой давности может быть заявлен только стороной спора (выделено нами. — В. М.). Из этого же принципа исходили Пленум Верховного Суда Российской Федерации и Пленум Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации в совместном постановлении от 12.11.01 № 15 и от 15.11.01 № 18 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации»: раз только стороной, значит, третье лицо об исковой давности заявлять не может. Это результат буквального толкования указанной нормы. А ведь есть же еще исторический аспект: давайте вспомним Гражданский кодекс РСФСР 1964 года, где говорилось, что давность применяется судом независимо от заявления сторон. Так вот, мы считаем, что слово «только» адресовано суду, а не сторонам: суд не может по своей инициативе применить давность, если он считает, что она истекла. А в таком случае понятие «сторона» должно истолковываться в процессуальном смысле.

Существуют, как известно, две категории третьих лиц: те, которые предъявляют самостоятельные требования, — они обладают всеми функциями истца, а истец, понятно, не будет заявлять об исковой давности, поскольку это противоречит его интересам. А есть еще третьи лица на стороне истца или ответчика, и, если мы заглянем и в Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации, и в Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации, то там однозначно сказано, что это третье лицо, так сказать ассистирующее стороне, пользуется правами стороны, за определенными исключениями, а исключительные правила никогда не толкуются распространительно — только буквально. Так вот в этом перечне исключений мы не найдем упоминания, что у такого лица нет права заявить об исковой давности.

А заинтересованность в подобном заявлении вполне вероятна, поскольку между этим лицом и стороной возможны регрессные обязательства, и в таком случае давность имеет большое значение. Поэтому мы считаем, что сейчас следует отойти от положения, которое было в старом постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации, и предусмотреть, что и третье лицо, действующее на какой-либо стороне, не лишено права заявить об исковой давности в том случае, когда между третьим лицом и соответствующей стороной возможны регрессные обязательства.

НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД ИНСТИТУТОМ ЭСТОППЕЛЬ

М. З. ШВАРЦ,
доцент кафедры гражданского процесса юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета

Институт эстоппель закреплен в настоящее время в статьях 166 и 432 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ). Так, согласно пункту 5 статьи 166 ГК РФ заявление о недействительности сделки не имеет правового значения, если ссылающееся на недействительность сделки лицо действует недобросовестно, в частности если его поведение после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на действительность сделки. И продолжение этой мысли законодатель дает в пункте 3 статьи 432 ГК РФ: заявление о незаключенности договора не имеет юридического значения, если сторона приняла от другой стороны исполнение по договору или иным образом подтвердила его действие, — такое поведение квалифицируется как недобросовестное.

В общем тренде борьбы со злоупотреблениями и в контексте закрепления добросовестности в качестве основного начала гражданского законодательства в статье 1 ГК РФ данные нормативные положения представляются вполне логичными. Но интересно, что в нашей практике эта англо-американская доктрина появилась сначала как процессуальная.

Исторически первым было постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (далее — ВАС РФ) от 22.03.11 № 13903/10, посвященное последствиям заключения мирового соглашения, в котором ВАС РФ впервые употребил это английское слово. Потом были постановления от 23.04.13 № 1649/13 и от 24.06.14 № 1332/14 по подсудности: в одном из дел сторона не ссылалась на неподсудность спора вплоть до высших инстанций, поэтому ее аргумент о нарушении правил подсудности не был принят, в другом случае сторона не возражала против компетенции международного коммерческого арбитража и сделала соответствующее заявление только после завершения разбирательства в нем, когда стала оспаривать решение арбитража в суде; судом надзорной инстанции подобное поведение было расценено как недобросовестное. И наконец, осенью 2014 года Судебная коллегия по экономическим спорам уже единого Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ) принимает определение от 09.10.14 по делу № 303-ЭС14-31, где поддерживает указанную практику именно в отношении процессуального поведения, упрекая ответчика, что тот сделал заявление о том, что он ненадлежащий ответчик, только после передачи дела кассационной инстанцией на новое рассмотрение. Другими словами, при первом разбирательстве ответчик по этому поводу молчал (видимо, сначала выигрывал дело и без использования этого аргумента), а при новом разбирательстве, после передачи дела на новое рассмотрение судом кассационной инстанции, выдвинул довод о том, что он ненадлежащий ответчик. И ВС РФ отмечает, что это недобросовестное поведение, применяет принцип эстоппель и запрещает подобные ссылки.

Итак, исторически эстоппель — это процессуальный институт, то есть в нашей практике появился как процессуальный, а официально-то закреплен в настоящее время именно в материальном законе — в ГК РФ. Следует отметить, что природа материального эстоппеля и процессуального представляется принципиально разной. Состоит этот тезис в том, что в материальном праве, когда субъект оборота заключает сделки, договоры, он ищет экономическую выгоду и, естественно, заинтересован, чтобы контрагент ему поверил, поэтому всячески создает у него иллюзию того, что считает себя этой сделкой связанным, договор считает заключенным и будет его исполнять и т. д. И если на самом деле он вводит контрагента в заблуждение относительно обязательности для себя этого договора, то такое поведение запрещено ГК РФ, ибо контрагент вступает с тобой в отношения, полагая, что все в порядке, а ты далее начинаешь вести себя недобросовестно. Но это на этапе вступления в материальные отношения.

Когда же субъекты гражданского оборота оказываются в суде, никто ни от кого благородного поведения уже не ждет. Все средства хороши для того, чтобы выиграть. И в этом смысле логика процессуального поведения такова, что упрекнуть в противоречивом и непоследовательном поведении весьма сложно. Ну, во-первых, сторона вступает в процесс с одной позицией, а дальше начинает ее корректировать исходя из того, что говорят ее оппоненты, потом в деле появляются третьи лица, и сторона снова корректирует позицию, потом, почувствовав, что попытка выиграть кратчайшим путем не удается, сторона снова хочет все переиграть и занимает позицию в том числе о том, что она вообще ненадлежащий ответчик. На это можно резонно возразить: поздно, уже столько аргументов и утверждений стороной изложено, а теперь она вспомнила, что она ненадлежащий ответчик. Но сторона пыталась выиграть кратчайшим путем — не получилось, и теперь она вбрасывает в процесс новые аргументы. В этом смысле логика процессуального поведения и логика поведения участника материальных отношений на этапе заключения и исполнения договора принципиально разная. И оценка его упречности, потенциальная оценка его упречности, тоже, видимо, должна исходить из разных подходов, основанных на закономерностях поведения в отсутствие спора и в ситуации возникновения спора.

Какое практическое значение могут иметь положения ГК РФ о запрете ссылаться на недействительность сделки, если сторона дала основания считать, что она сделкой связана? Буквально ГК РФ говорит о «заявлении о недействительности сделки». Таким заявлением может быть иск, отзыв на иск, заявление о пересмотре судебного решения по новым или вновь открывшимся обстоятельствам. Остановимся на последнем.

Представим, что между сторонами сделки состоялся спор по поводу ее исполнения, в ходе которого стороны полагали, что они связаны этой сделкой, и ни одна не заявляла о ее недействительности; вступило в силу судебное решение, суд присудил к исполнению обязательств, возникших из этой сделки, в общем, принято некое решение. Однако позднее по иску третьего лица (в наших условиях третьи лица — это в первую очередь акционеры, участники юридического лица, это Федеральное агентство по управлению государственным имуществом, которое может оспаривать сделки, и т. д.) сделка признана недействительной. Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации в статье 311 устанавливает, что признание сделки недействительной — это новое обстоятельство, служащее основанием для пересмотра судебного акта.

Но надо ли теперь, в свете действия доктрины эстоппель, прийти к выводу, что стороны сделки не могут ссылаться на это новое обстоятельство и просить на этом основании о пересмотре решения суда по новым обстоятельствам? Другими словами, если после того, как состоялось разрешение спора между ними, сделка другим судебным решением была признана недействительной, стороны сделки не могут просить о пересмотре первого решения по новым обстоятельствам, потому что они сами должны были вовремя вспомнить, что она недействительна, выставить этот аргумент в ходе рассмотрения первого спора, а отныне они лишены этого права, потому что недобросовестно себя вели в первом разбирательстве, и, следовательно, пересмотр по новым обстоятельствам для них невозможен?

Вообще, сейчас все чаще возникает вопрос о том, должно ли лицо, подающее заявление о пересмотре дела по вновь открывшимся или новым обстоятельствам, обладать к такому пересмотру субъективной заинтересованностью. Вопрос можно сформулировать так: имеют ли право лица, участвующие в деле, подать такое заявление уже только в силу того, что они являются лицами, участвующими в деле, и если это новое или вновь открывшееся обстоятельство имеет место, то судебный акт автоматически подлежит пересмотру? Или им необходимо также доказать реальную субъективную заинтересованность в пересмотре судебного решения, а коли сторона сама находится в таком положении, что против нее мог бы быть применен принцип эстоппель, то и в удовлетворении ее заявления о пересмотре по новым или вновь открывшимся обстоятельствам суд должен отказать? Эстоппель позволяет утверждать, что отныне право просить о пересмотре по новым или вновь открывшимся обстоятельствам — уже не автоматическое право лица, участвующего в деле, а право, которое должно иметь основание в субъективной заинтересованности, а таковая признается отсутствующей, если сторона злоупотребляет своими правами, в частности если она занимает противоречивую позицию по делу.

Еще один пример из недавней практики Арбитражного суда Северо-Западного округа (правда, приведенный в нем аргумент, по нашему мнению, очень непростой, был обойден вниманием судами, но сам по себе является весьма любопытным): застройщик с подрядчиком спорят по поводу неустойки за просрочку выполнения строительных работ; при этом застройщик получил земельный участок в аренду от Комитета по управлению городским имуществом (далее — комитет) и заключил договор аренды земельного участка на инвестиционных условиях. Комитет предъявил к этому застройщику иск о взыскании неустойки за просрочку исполнения обязательств и за срыв сроков ввода дома в эксплуатацию, но застройщику удалось выиграть это дело: комитет проиграл, застройщик доказал, что дом был построен вовремя. И уже после победы над комитетом застройщик предъявляет иск к подрядчику, в котором заявляет, что дом был построен с просрочкой, и требует уплаты неустойки (дополнительно отметим, что сроки строительства в договоре аренды земельного участка и договоре подряда идентичные).

Следует ли расценивать такое поведение застройщика как противоречивое и потому недопустимое? Подрядчик, естественно, ссылается на то, что застройщик уже выиграл дело, где доказал, что дом был построен в срок, а теперь злоупотребляет, требуя неустойку за якобы допущенную просрочку. Должно ли быть пресечено подобное поведение застройщика? Как уже отмечалось выше, с точки зрения принципа состязательности все средства хороши: в первом деле застройщик сумел выиграть у комитета, а во втором пытается выиграть у подрядчика и взыскать с него неустойку и ничуть не смущается тем, что его позиции в этих двух спорах взаимно исключают друг друга.

Какие обязательства на участников гражданского оборота, в том числе процессуальные обязательства, сегодня накладывает требование последовательного, непротиворечивого поведения? Доктрина эстоппель состоит в запрете противоречивого поведения, в запрете извлекать преимущества из смены своей позиции, в запрете сначала создавать иллюзию у контрагента в добро порядочности, а потом отступать от ранее сделанных заявлений. Но в приведенном примере речь идет о двух разных процессах, в которых застройщик спорит с разными лицами, но спорит об одном обстоятельстве. Полагаем, что с данным вопросом, а именно — можно ли упрекнуть сторону в том, что она занимает взаимоисключающие позиции по одному и тому же вопросу в разных процессах с разным составом участников, нам тоже придется в конечном счете столкнуться и на него ответить.

Доктрина эстоппель состоит в запрете противоречивого поведения, в запрете извлекать преимущества из смены своей позиции.

И в завершение буквально одно слово по поводу исковой давности в разрезе того, о чем говорил В. А. Мусин. В действующем постановлении Пленума ВС РФ от 12.11.01 № 15 и Пленума ВАС РФ от 15.11.01 № 18 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности»¹ (далее — постановление Пленумов № 15/18) сейчас записано, что заявление ненадлежащего ответчика о пропуске давности не имеет юридического значения. В ВС РФ недавно обсуждался проект нового постановления по исковой давности, и дискуссия показала, что мы далеки от понимания того, что стоит за данной фразой, в связи с чем рискнем предположить, что в новом постановлении она не будет воспроизведена². Но что означает это положение в контексте доктрины эстоппель? ¹ Документ не применяется в связи с принятием постановления Пленума ВС РФ от 29.09.15 № 43 «О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности». ² В новом постановлении об исковой давности указанная норма сохранена в прежней редакции.

Давайте представим ненадлежащего ответчика, который формулирует возражение на иск и указывает в нем следующее: во-первых, я ненадлежащий ответчик, а кроме того, истекла исковая давность. Следует ли сразу ему указать, что это недопустимое противоречивое поведение? Потому что по действующему постановлению Пленумов № 15/18 заявить о давности — это, по сути, заявить о признании фактов основания иска; только так можно объяснить, почему заявление ненадлежащего ответчика не имеет юридического значения. Другими словами, если ответчик заявляет о пропуске давности, он тем самым говорит: да, я брал в долг, я не вернул, но истекла исковая давность. А если он вообще не брал в долг, то и заявлять о давности не имеет оснований.

С процессуальной точки зрения выставить все возможные аргументы против иска и в том числе стремиться выиграть против иска кратчайшим путем ссылкой на давность — это поведение правомерное. А вот в контексте доктрины эстоппель вполне возможно, что должно быть признано неправомерным и пресечено — если заявляешь о пропуске давности, то лишаешься права ссылаться на то, что являешься ненадлежащим ответчиком.

ВЛИЯНИЕ РЕФОРМЫ ГРАЖДАНСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА НА НАЛОГОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ

С. В. ОВСЯННИКОВ, доцент кафедры государственного и административного права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, кандидат юридических наук

Гражданско-правовое регулирование теснейшим образом связано с налоговыми отношениями. Ни у кого уже сейчас не вызывает сомнений тот факт, что налоговые обязательства являются фискальным последствием действий участников гражданского оборота, поэтому от характера гражданско-правового регулирования, естественно, в значительной мере зависит и определение налоговых последствий. И реформа Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), безусловно, не оставит в стороне и налоговую сферу. На наш взгляд, влияние этой реформы на налоговые отношения может принять две формы: одну — уже ощутимую сейчас и в теории, и на практике, а вторую — более, может быть, отдаленную, но от этого не менее неизбежную.

От характера гражданско-правового регулирования в значительной мере зависит и определение налоговых последствий.

Во-первых, в ГК РФ появились, по крайней мере оформились, новые институты, новые цивилистические конструкции, которые не нашли пока отражения в налоговом законодательстве, такие как, например, обеспечительный платеж, законные проценты (о которых говорила Н. Ю. Рассказова), опционная премия за заключение договора, корпоративный договор, астрент и другие. К сожалению, законодатель не предусмотрел более комплексное изменение законодательства, а налоговое регулирование, конечно, должно откликаться на такие изменения достаточно оперативно.

И, во-вторых, последствием реформы гражданского законодательства, на наш взгляд, станет, скажем так, определенное заимствование идей — не собственно конструкций в чистом виде, а тех норм, на которых покоится изменение гражданского законодательства. В частности, такие положения, как эстоппель (о котором подробно высказался М. З. Шварц), требования добросовестности, принцип сотрудничества сторон в исполнении обязательств, сейчас получили гражданско-правовое закрепление. Но, безусловно, в основе их лежат идеи, имеющие межотраслевой, общеправовой характер.

Ну, к примеру, идея о том, что нельзя обманывать чужих ожиданий — эстоппель: если сторона полагается на заверения, на явно выраженные обещания другой стороны, значит, это создает некие обязательства, некие обязанности, некие правомерные ожидания. Этот принцип хотя и не закреплен в налоговом законодательстве, но некоторые его проявления присутствовали там и раньше, например обязанность налоговых органов следовать письменным разъяснениям налогового законодательства и недопустимость наказывать налогоплательщика пенями, штрафами за выполнение письменных разъяснений налоговых, финансовых органов, то есть нельзя возложить на налогоплательщика негативные последствия того, что он доверился государству и тем разъяснениям, которые давали уполномоченные органы.

Или принцип, что никто не вправе извлекать выгоду из своего неправомерного или недобросовестного поведения. Эта идея, нам кажется, также носит сквозной характер и может быть продуктивно использована и в налоговом регулировании. В частности, мы знаем о существовании такой проблемы, как уклонение налогоплательщика от представления доказательств в ходе налоговой проверки с представлением этих доказательств в суд, чем в известном смысле блокируется контрольная деятельность налоговых органов. Наверное, нужно посмотреть с точки зрения этого принципа на подобного рода поведение, и, как ранее разъяснял Пленум ВАС РФ в постановлении от 30.07.13 № 57 «О некоторых вопросах, возникающих при применении арбитражными судами части первой Налогового кодекса Российской Федерации», налоговым органам в случае такого недобросовестного поведения налогоплательщика должно быть дано право представлять непосредственно в суд новые доказательства и заявлять ходатайства перед судом об исследовании этих новых доказательств, представленных налогоплательщиком. То есть налогоплательщик не должен получать выгод от своего неправомерного или недобросовестного поведения.

То же самое касается и принципа содействия в исполнении обязательств: в пункте 3 статьи 307 ГК РФ этот принцип закреплен, но он касается, на наш взгляд, в целом взаимодействия кредитора и должника, как сказано в данной статье, — их совместных действий, направленных на достижение цели обязательства. У налогового обязательства тоже есть цель, и эта цель — уплата налога — является совместной и для налогоплательщика, и для налогового органа. Таким образом, принцип содействия, о котором теперь говорить гражданский законодатель, в каком-то смысле может быть претворен и в налоговом законодательстве, и в налоговой практике. Здесь мы имеем в виду цели осуществления налогового контроля, которые самими налоговыми органами часто понимаются не только как исключительно фискальная цель, цель выявления и взыскания недоимок, в то время как цель все-таки — это надлежащее исполнение налогового обязательства. Поэтому те обстоятельства, что на практике налоговые органы зачастую игнорируют выявляемые в ходе проверок факты переплаты налогов, незаявления убытков прошлых лет, каких-либо вычетов, расходов, которые исходя из проверяемых документов очевидны для налогового органа, на наш взгляд, должны учитываться в ходе налоговой проверки, налогового контроля, и в каком-то смысле это и есть реализация идеи содействия или сотрудничества сторон в исполнении обязательств. Может, сейчас это звучит несколько наивно и преждевременно, но тенденция развития налогового законодательства свидетельствует о том, что принцип сотрудничества, принцип содействия налогоплательщику в исполнении его обязательства постепенно находит поддержку. И сама налоговая служба уже не раз выступала с инициативами, направленными на создание сервисов для налогоплательщика с точки зрения оказания этого содействия.

Конечно же, невозможно не упомянуть принцип добросовестности, который точно так же носит сквозной характер для налогового и гражданского права. Но здесь налоговое право в каком-то смысле шло опережающими темпами, поскольку принцип добросовестности, благодаря определению Конституционного Суда Российской Федерации от 25.07.01 № 138-О, появился в налоговой сфере почти пятнадцать лет назад и получил богатую практику, в частности поддержку Пленума ВАС РФ в известном постановлении от 12.10.06 № 53 «Об оценке арбитражными судами обоснованности получения налогоплательщиком налоговой выгоды».

В. В. Витрянский в своем выступлении посетовал на то, что принцип добросовестности в статьях 1 и 10 ГК РФ недостаточно полно и конкретно отражен и практика не должна расширительно толковать этот принцип.

Но для налогового права данная проблема усугубляется тем, что расширительно толковать просто нечего, поскольку в Налоговом кодексе Российской Федерации (далее — НК РФ) собственно этот принцип не отражен, хотя реально действует. И вот, учитывая, что теперь согласно пункту 3 статьи 10 ГК РФ одной из форм недобросовестности объявляется злоупотребление правом в форме обхода закона с противоправной целью, думаем, мы не погрешим против истины, если скажем, что это положение связывает добросовестность в гражданском праве с добросовестностью в налоговом праве, так как наиболее частым проявлением недобросовестного поведения в налоговой сфере является создание искусственных гражданско-правовых конструкций с целью обхода налогового закона и неуплаты налога. Поэтому, безусловно, одни и те же действия участника гражданского оборота — налогоплательщика могут оцениваться с позиций принципа добросовестности в гражданском и налоговом праве. И критерии оценки, которые будет задавать практика — и уже задает, если обратиться к постановлению Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23.06.15 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее — постановление Пленума ВС РФ № 25), — будут иметь значение также и для налоговой сферы.

В упомянутом постановлении Пленума ВС РФ № 25 содержатся весьма важные для оценки добросовестности, в том числе налогоплательщика, положения: в частности, во-первых, говорится о том, что добросовестность должна оцениваться с позиции стандарта любого и всякого участника оборота, то есть в этом смысле планка добросовестности не должна слишком высоко подниматься, поскольку предполагается любой и всякий участник гражданского оборота. Во-вторых, отмечается, что получение участником гражданского оборота — юридическим лицом убытков от его деятельности само по себе не является признаком недобросовестного поведения руководителя этого юридического лица. Это важно, как мы знаем, с налоговой точки зрения, поскольку нередко наличие у организации убытка может рассматриваться как признак недобросовестности. ВС РФ в указанном постановлении такой механический подход отвергает.

Нельзя оставить без внимания положение, согласно которому суд вправе давать оценку действиям участника гражданского оборота с позиций принципа добросовестности по собственной инициативе, то есть не только по заявлению и на основании доказательств, представленных сторонами, но и по собственной инициативе. Мы не беремся оценивать это разъяснение с цивилистической точки зрения, насколько оно оправданно и обоснованно; возможно, оно и оправданно, учитывая активную роль суда и имея в виду, что этому принципу суд должен следовать в том числе. Но хотелось бы отметить возможные проявления этого принципа и искажение его в налоговой сфере, так как, наверное, возникнет искушение оценивать добросовестность действий участника гражданского оборота — налогоплательщика по собственной инициативе и в налоговом споре.

Так, в указанном выше постановлении от 12.10.06 № 53 «Об оценке арбитражными судами обоснованности получения налогоплательщиком налоговой выгоды» (напомним, что это постановление действующее) Пленум ВАС РФ исходит из того, что суд по собственной инициативе добросовестность поведения налогоплательщика не оценивает, такая оценка возможна только в случае, если налоговым органом представлены доказательства недобросовестности. Есть ли основания теперь отходить от данного положения с учетом постановления Пленума ВС РФ № 25? Полагаем, что нет, поскольку все-таки необходимо принимать во внимание не только материально-правовую, но и процессуальную, процедурную сторону. Ведь с точки зрения налогового регулирования презумпция добросовестности — она там точно так же признается — начинает опровергаться не в суде, а на досудебных стадиях, на административной стадии — прежде всего на стадии налоговой проверки, вынесения решения, рассмотрения возражений налогоплательщика, апелляционного обжалования. Законодатель перенес туда, в эту досудебную стадию, основной процесс доказывания и опровержения презумпции добросовестности, давая налогоплательщику право на защиту в рамках досудебных процедур. И поэтому, если мы допустим, что вопрос о добросовестности будет подниматься только в суде, притом что на стадии налогового администрирования этот вопрос не обсуждался, полагаем, существенным образом будет затронуто и право налогоплательщика на защиту; в этом, на наш взгляд, особенность публичного процесса.

Следует также немного остановиться на отдельных гражданско-правовых новеллах, конструкциях, которые появились в ГК РФ, и на том, какие налоговые последствия они могут иметь. Во-первых, повторим еще раз: в НК РФ эти конструкции фактически не учтены, что создает некий пробел в регулировании, который стороны налогового отношения будут стремиться истолковать каждая посвоему. В каком-то смысле подобная неопределенность может служить сдерживающим фактором для использования этих новых конструкций.

Налоговое регулирование должно достаточно оперативно откликаться на изменение гражданского законодательства.

Например, такое явление, как обеспечительный платеж, существовало и до внесения соответствующих изменений в ГК РФ; по поводу так называемых обеспечительных платежей и ранее действовали разъяснения Министерства финансов Российской Федерации, были решения арбитражных судов, согласно которым обеспечительный платеж признавался разновидностью авансового платежа. Это с точки зрения налогообложения имеет те последствия, что авансовый платеж, поступив к его получателю, становится элементом базы по НДС. Если обеспечительный платеж не признается авансом, то он не включается в базу по НДС. Значит, с одной стороны, для налогового органа возникает проблема налогообложения, с другой — для налогоплательщика появится искушение завуалировать те или иные платежи по основному обязательству в качестве обеспечительного платежа, не включая его в базу по НДС. Наше восприятие соответствующих статей ГК РФ наводит на мысль о том, что обеспечительным должен признаваться только тот платеж, который поступает кредитору в счет вероятностного обязательства — обязательства, которое, возможно, наступит, а возможно, и не наступит. То есть существует определенный риск наступления тех или иных обстоятельств, и в этом смысле обеспечительный платеж носит гарантийную функцию. Сам по себе обеспечительный платеж расчетной, платежной функции не имеет, и в момент поступления он не должен признаваться в качестве оплаты за товары, работы или услуги. То есть он может обеспечивать будущую неустойку, будущие убытки или, скажем, будущее возможное колебание курса валют. Но сам по себе способом оплаты на момент поступления еще не является, в связи с чем не должен признаваться авансом. Возможно, нам придется по-новому взглянуть и на прежнюю практику, которая сложилась в этой сфере с учетом гражданско-правового регулирования. С другой стороны, наверное, надо обсудить и с гражданско-правовой, и с налоговой позиций, является ли обеспечительным платеж, который хоть и назван в качестве такового сторонами, но по сути является формой предварительной оплаты. К примеру, как это встречается в договорной практике, обеспечительный платеж в виде арендной платы за три последних месяца пользования имуществом. Не есть ли это форма аванса, а вовсе никакой не обеспечительный платеж, поскольку стороны предполагают надлежащим образом исполнять обязательства по пользованию имуществом?

Или, скажем, астрент — явление, которое раньше присутствовало в постановлении Пленума ВАС РФ от 04.04.14 № 22 «О некоторых вопросах присуждения взыскателю денежных средств за неисполнение судебного акта», а теперь закреплено в ГК РФ. Речь идет о платеже, взыскиваемом судом в пользу кредитора, но на случай неисполнения судебного решения о присуждении к исполнению обязательства в натуре. Иными словами, этот платеж указывается в решении суда по основному делу, но взыскивается в случае неисполнения этого судебного решения с целью побуждения должника к надлежащему поведению по исполнению судебного акта, и взыскивается наряду собственно с гражданско-правовой ответственностью в виде возмещения убытков, неустойки, процентов и т. д. Какие нам видятся в связи с этим налогово-правовые вопросы?

С одной стороны, это проблема для получателя астрента — кредитора, поскольку очевидно, что такой платеж должен, коль скоро он взыскивается в его пользу, увеличивать его базу по налогу на прибыль, то есть является доходом. Но в какой момент он должен признаваться в качестве дохода? Здесь мы входим в сферу гражданско-правового регулирования, поскольку в НК РФ говорится о том, что суммы гражданско-правовых санкций — неустойка, убытки, проценты как санкции признаются в том периоде, когда вступило в законную силу решение суда об их взыскании или когда должник признал соответствующую обязанность. Но если последовать такому подходу применительно к астренту, то его сумма будет включаться в базу по налогу на прибыль уже на момент вступления в силу решения суда — еще не нарушенного решения, которое, быть может, будет надлежащим образом исполнено, и никакой астрент не будет в связи с этим взыскан. Можно ли говорить об экономической выгоде налогоплательщика (НК РФ определяет доход как экономическую выгоду в статье 41) в момент, когда еще существует неопределенность в получении этой выгоды? С формальной точки зрения — а налоговые органы, не исключаем, будут следовать данному подходу — такая сумма должна признаваться в качестве дохода в момент вступления в законную силу решения суда, тем более в самой статье об астренте (статья 308.3 ГК РФ) есть отсылка к статье 330 ГК РФ о неустойке. И все наводит на мысль, что здесь как будто аналогия с неустойкой. Но неустойка признается в момент ее присуждения, а не фактического получения.

С другой стороны, для плательщика, для должника, и для неисправного должника также, думаем, возникнут некоторые проблемы, связанные с учетом суммы астрента в расходах, поскольку, как мы знаем, расходы должны носить экономически обоснованный характер; с точки зрения НК РФ только такие суммы включаются в состав расходов. А можно ли признать в качестве экономически оправданных суммы, которые взыскиваются за неисполнение судебного акта? В самом НК РФ специально оговаривается, что публично-правовые санкции не могут включаться в состав расходов. А астрент — это публично-правовая или частноправовая санкция? На этот счет существует дискуссия в рамках цивилистики, но видно, какие налоговые последствия она может иметь.

Ну и последнее: нельзя не откликнуться на выступление Н. Ю. Рассказовой по поводу процентов, из которого следует, что налоговая неопределенность в смысле неурегулированности налоговых последствий тех или иных действий будет накладываться на неопределенность гражданско-правовую. Имеются споры: как взыскивать законные проценты по денежному обязательству, как их уплачивать — с момента возникновения обязательства или только лишь с момента просрочки обязательства, и вообще, что считать денежным обязательством? Можно ли считать таким денежным долгом, например, отсрочку платежа или, наоборот, авансовый платеж по договору купли-продажи? Нужно ли здесь начислять проценты? Но ведь на эту неопределенность будет накладываться и налоговая неопределенность. Почему? Потому что возникнет вопрос: а в какой момент вообще эти проценты учитывать у кредитора и у должника? По НК РФ они учитываются не в момент получения или выплаты, а в момент признания, то есть когда возникает обязанность. И вот тут-то как раз мы столкнемся с проблемой: возникла ли у должника обязанность уплатить проценты, например, за правомерное пользование или только с момента просрочки? И в каком размере? А денежное ли это обязательство или нет? Может быть, эта сумма процентов уже учтена в цене? Эти вопросы пока не получили своего разрешения.

О ПРИМЕНЕНИИ НОВЕЛЛ В ОБЛАСТИ ИСПОЛНЕНИЯ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, ИСКОВОЙ ДАВНОСТИ И НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ СДЕЛОК

Реформирование гражданского законодательства поэтапно идет уже более двух лет, и за это время суды столкнулись с определенными проблемами при применении новелл в области недействительности сделок, исковой давности и исполнения обязательств, которые мы и попытаемся осветить.

§ Исполнение обязательств

В первую очередь хотелось бы коснуться вопросов применения положений об исполнении обязательств, и в частности ответственности за их нарушение.

Эти вопросы являются наиболее актуальными для судов, поскольку большинство рассматриваемых дел так или иначе связаны с разрешением денежных требований.

Положения статьи 395 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), предусматривающей ответственность за нарушение денежного обязательства, претерпели существенные изменения.

Так, если раньше размер процентов за неисполнение денежного обязательства определялся исходя из учетной ставки банковского процента на день предъявления иска или на день вынесения решения, то в соответствии с новой редакцией статьи 395 ГК РФ с 1 июня 2015 года размер процентов определяется в соответствии с существующими в месте жительства или месте нахождения кредитора средними ставками банковского процента по вкладам физических лиц, имевшими место в соответствующие периоды.

Помимо того, что расчет процентов стал сложнее арифметически, поскольку основан на постоянно изменяющейся ставке, основной вопрос, с которым ежедневно сталкиваются суды, заключается в том, с какого времени и к каким правоотношениям применяются новые положения статьи 395 ГК РФ и могут ли они применяться в случаях, когда задолженность возникла и начисление процентов начинается до 1 июня 2015 года, а продолжается после этой даты.

На сегодняшний день единообразный подход к разрешению данного вопроса не выработан.

Надо сказать, что в рассматриваемых сейчас делах истцы сами зачастую при расчете процентов по статье 395 ГК РФ, независимо от периода взыскания, как до, так и после 1 июня 2015 года используют привычную всем ставку рефинансирования, и суды принимают такие расчеты, указывая, что примененная истцом ставка рефинансирования не превышает среднюю ставку банковского процента по вкладам физических лиц, а суд не может выходить за пределы заявленных исковых требований.

Тем не менее вопрос о том, какую ставку применять, если обязанность уплатить деньги возникла до 1 июня, а просрочка оплаты продолжается после 1 июня, все равно остается открытым, и при ответе на него практикой предлагаются три основных подхода:

— за весь период просрочки, в том числе и после 1 июня, подлежат уплате проценты по ставке рефинансирования;

— за период до 1 июня проценты подлежат начислению по ставке рефинансирования, а после 1 июня — на основании ставок по вкладам физических лиц;

— за весь период — как до, так и после 1 июня — применяется новая процентная ставка.

Конечно, окончательный ответ на этот вопрос даст Пленум Верховного Суда Российской Федерации (далее — ВС РФ), но, безусловно, исходить следует из того, что положения ГК РФ в новой редакции применяются к правоотношениям, возникшим после дня вступления изменений в силу. По правоотношениям, возникшим до дня вступления изменений в силу, новые положения применяются к тем правам и обязанностям, которые возникнут после дня вступления в силу этих изменений.

Таким образом, в длящихся правоотношениях при определении момента, с которого подлежат применению новые положения закона, необходимо устанавливать, когда возникло право кредитора требовать уплаты процентов за соответствующий период и обязанность должника эти проценты уплатить.

Второй вопрос связан со взысканием процентов на будущее время.

В отличие от прежней редакции статьи 395 ГК РФ, согласно которой размер процентов за весь период определялся по одной ставке, новая редакция предписывает начислять проценты по разным ставкам, действующим в соответствующие периоды просрочки.

Поскольку проценты за пользование чужими денежными средствами подлежат начислению до даты фактического исполнения обязательства, их взыскание как раньше, так и теперь может производиться не только до даты вынесения решения, но и за последующий период до момента фактической уплаты долга.

При взыскании процентов на будущее время в судебном решении всегда указывалась денежная сумма, на которую подлежали начислению проценты, дата, с которой проценты начислялись, и процентная ставка, определенная на день предъявления иска или на день вынесения решения (пункт 51 постановления Пленума ВС РФ № 6 и Пленума ВАС РФ № 8 от 01.07.96 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», в этой части не отмененного и не измененного).

Исходя из новой редакции статьи 395 ГК РФ указание судом размера ставки банковского процента в такой ситуации не представляется возможным, поскольку ставки, которые будут действовать на будущий период просрочки, просто не известны суду.

Соответственно, возникает вопрос: каким образом будут взыскиваться судом проценты по статье 395 ГК РФ на будущее время до даты фактического исполнения обязательства?

На сегодняшний день суды подходят к разрешению этого вопроса по-разному.

В некоторых случаях в решении указывается конкретная ставка, действующая на момент вынесения решения, по которой и будет производиться расчет процентов на будущее время. Но в этом случае указание такой фиксированной ставки не соответствует статье 395 ГК РФ, предусматривающей изменение процентной ставки в зависимости от периода.

В большинстве случаев в резолютивной части приводится формулировка статьи 395 ГК РФ либо указывается, что размер процентов определяется в соответствии со статьей 395 ГК РФ.

Такой подход, конечно, больше соответствует новым положениям ГК РФ, но может повлечь значительные трудности при исполнении судебного акта, поскольку в отсутствие четкого указания на расчетные величины может возникнуть спор о размере процентов, о правомерности применения той или иной ставки в соответствующие периоды, например вследствие изменения места нахождения кредитора.

Вполне вероятно, что такие формулировки резолютивной части судебного акта повлекут многочисленные обращения лиц, исполняющих судебные решения, — судебных приставов, банков, с заявлениями о разъяснении порядка и способа исполнения судебного акта.

Говоря об изменениях, внесенных в статью 395 ГК РФ, нельзя обойти вниманием введение в ГК РФ новой статьи 317.1, согласно которой кредитор по денежному обязательству имеет право на получение с должника процентов по ставке рефинансирования на сумму долга за период пользования денежными средствами. Положения этой статьи применяются только между коммерческими организациями и являются диспозитивными.

По сути, данная норма устанавливает, что любое пользование деньгами в коммерческих правоотношениях является платным, если только стороны не договорятся о бесплатном пользовании или об ином размере платы.

Возникает вопрос относительно сферы применения законных процентов: подлежат ли они начислению на суммы аванса, предварительной оплаты, в случае отсрочки или рассрочки платежа?

Пока в судебной практике сфера применения статьи 317.1 ГК РФ ограничивается начислением законных процентов только на просроченную задолженность.

Следует отметить, что на сегодняшний день суды полагают возможным начисление процентов по статье 317.1 ГК РФ и процентов по статье 395 ГК РФ за один и тот же период просрочки исполнения денежного обязательства. Мотивируется это тем, что проценты по статье 395 ГК РФ уплачиваются за неправомерное пользование чужими денежными средствами, то есть применяются как мера ответственности за нарушение денежного обязательства, а проценты по статье 317.1 взимаются как законная плата за пользование деньгами за весь период пользования, вне зависимости от того, является ли пользование правомерным или нет.

В некоторых случаях истцы просят взыскать за период просрочки только проценты по статье 317.1 ГК РФ, избегая таким образом сложного расчета процентов по статье 395 ГК РФ.

Основной вопрос, который на сегодняшний день не получил однозначного разрешения в судебной практике, как и в случае со статьей 395 ГК РФ: с какого момента и к каким правоотношениям эта норма применяется?

Также нельзя не сказать несколько слов о новом институте, заимствованном из французского права, — так называемом астренте, который представляет собой способ воздействия на должника, призванный заставить его выполнить судебное решение о понуждении исполнить обязательство.

Согласно положениям пункта 1 статьи 308.3 ГК РФ суд по требованию кредитора вправе присудить в его пользу некую денежную сумму на случай неисполнения судебного акта о присуждении к исполнению обязательства в натуре.

Новая норма уже применяется судами первой инстанции, и можно сказать, что понимают ее по-разному.

Основной вопрос заключается в том, можно ли применить пункт 1 статьи 308.3 ГК РФ на случай неисполнения судебного акта о взыскании денежных средств. Этот вопрос вытекает из самой формулировки закона, предусматривающей ответственность за неисполнение судебного акта о присуждении к исполнению обязательства в натуре.

В одних случаях под исполнением обязательства в натуре суды понимают понуждение должника совершить определенные действия — передать вещь, выполнить работы, освободить помещение, и не относят взыскание денежных средств к принудительному способу исполнения обязательства в натуре.

Кроме того, иногда усматривается связь между появлением в ГК РФ положений пункта 1 статьи 308.3 и отменой пункта 2 постановления Пленума ВАС РФ от 04.04.14 № 22 «О некоторых вопросах присуждения взыскателю денежных средств за неисполнение судебного акта», ранее предусматривавшего возможность начисления процентов на присужденную судом денежную сумму как последствие неисполнения судебного акта.

Исходя из этого одни суды приходят к выводу, что новая норма ГК РФ не может применяться к искам о присуждении денежных средств, и отказывают во взыскании денежных средств на случай неисполнения таких решений.

Другие же суды считают, что под исполнением обязательства в натуре понимается реальное исполнение обязательства в соответствии с его условиями, включая также и исполнение денежного обязательства, и применяют пункт 1 статьи 308.3 ГК РФ при вынесении решения о взыскании денежных средств.

Но и в этом случае решения выносятся разные.

Иногда на случай неисполнения денежного обязательства суды присуждают проценты только на взысканную сумму основного долга, полагая, что это и есть понуждение к исполнению обязательства по существу, а взысканная неустойка является способом обеспечения исполнения обязательства и на нее проценты не начисляются.

В других случаях суды присуждают проценты на всю взысканную сумму, включая сумму основной задолженности, неустойки и судебных расходов, как это было в свое время разъяснено в пункте 2 вышеуказанного постановления Пленума ВАС РФ № 22.

В третьих случаях устанавливается твердая денежная сумма за каждый день просрочки в исполнении судебного решения, исходя из того, что в статье 308.3 ГК РФ речь идет именно о присуждении денежной суммы, а не процентов.

В настоящее время можно только констатировать, что единообразной судебной практики, которая формируется сейчас на уровне судов первой инстанции, по данным вопросам пока нет.

§ Исковая давность

Теперь несколько слов о новеллах, связанных с исковой давностью, и в первую очередь с установлением абсолютного предела срока исковой давности.

С 1 сентября 2013 года вступили в силу изменения в статьи 196 и 200 ГК РФ, устанавливающие предельный срок исковой давности, который не может превышать десяти лет со дня нарушения права либо с момента возникновения обязательства.

Следует обратить внимание на то, что начало течения этого предельного срока не совпадает с началом течения общего срока исковой давности.

Так, если по общему правилу течение срока исковой давности начинается со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права, включая сведения о нарушителе, то течение предельного десятилетнего срока исковой давности начинается с момента собственно нарушения права.

Таким образом, в настоящее время разрешение судом вопроса о применении исковой давности стало сложнее, поскольку обусловлено исчислением не одного, а двух независимо текущих сроков, которые, как правило, накладываются друг на друга.

Основной вопрос, возникающий в судебной практике, заключается в том, подлежат ли применению новые правила исчисления исковой давности к требованиям, вытекающим из нарушений прав, имевшим место до введения в действие изменений ГК РФ.

Этот вопрос особенно актуален при рассмотрении корпоративных споров, когда участники различных хозяйственных обществ пытаются оспорить давние решения органов управления или сделки обществ, ссылаясь на то, что узнали о них лишь недавно.

Согласно пункту 9 статьи 3 Федерального закона от 07.05.13 № 100-ФЗ «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» новые сроки исковой давности и правила их исчисления применяются к требованиям, сроки предъявления которых были предусмотрены ранее действовавшим законодательством и не истекли до 1 сентября 2013 года.

На основании указанного практика исходит из того, что новые нормы подлежат применению и в том случае, если нарушение права имело место до вступления в силу поправок в ГК РФ, но при этом срок исковой давности не истек до 1 сентября 2013 года.

Иной подход означал бы, что положения о предельном сроке исковой давности начнут фактически применяться только спустя десять лет со дня принятия рассматриваемых поправок в ГК РФ.

Хочется также несколько слов сказать о новом сроке, установленном пунктом 2 статьи 446 ГК РФ, действующем с 1 июня 2015 года.

Согласно этой новелле теперь разногласия, которые возникли при заключении договора и не были переданы на рассмотрение суда в течение шести месяцев с момента их возникновения, не подлежат урегулированию в судебном порядке.

При применении этой нормы на практике сразу возникло несколько вопросов:

— как квалифицировать данный срок — как срок исковой давности (то есть подлежащий применению только по заявлению стороны) или как процессуальный срок, истечение которого исключает возможность обращения в суд? Подлежит ли данный срок восстановлению в случае его пропуска?

— каким образом данный срок соотносится с тридцатидневным сроком передачи разногласий на рассмотрение суда, предусмотренным абзацем вторым пункта 1 статьи 445 ГК РФ?

Следует отметить, что шестимесячный срок в качестве срока исковой давности для требований, возникающих из разногласий при заключении договора, не назван. Кроме того, использованная законодателем формулировка «не подлежат урегулированию в судебном порядке» означает, что разногласия по истечении шести месяцев не подлежат рассмотрению судом вообще, то есть независимо от заявления сторон, что не позволяет считать этот срок сроком исковой давности, который применяется исключительно по заявлению стороны.

Теперь если сравнить тридцатидневный срок, установленный статьей 445 ГК РФ, и шестимесячный срок, установленный статьей 446 ГК РФ, то следует отметить, что пропуск тридцатидневного срока, согласно пункту 1 информационного письма Президиума ВАС РФ от 05.05.97 № 14 «Обзор практики разрешения споров, связанных с заключением, изменением и расторжением договоров», не препятствует урегулированию разногласий судом, в то время как пропуск шестимесячного срока в любом случае такую возможность исключает.

Однако остается вопрос о том, каковы последствия пропуска шестимесячного срока и какой судебный акт должен принять суд в случае установления факта пропуска этого срока — рассмотреть дело по существу и отказать в удовлетворении иска или прекратить производство по делу применительно к пункту 1 части 1 статьи 150 АПК РФ (дело не подлежит рассмотрению в арбитражном суде).

Пока данные вопросы судебной практикой не разрешены.

§ Недействительность сделок

Одной из ключевых новелл, касающихся недействительности сделок, стало изменение правил об основаниях разграничения ничтожных и оспоримых сделок, которым, по сути, была «перевернута» презумпция с ничтожности сделок на их оспоримость, установленная в статье 168 ГК РФ.

Если раньше сделка, не соответствующая требованиям закона, по общему правилу являлась ничтожной, за исключением тех сделок, которые закон прямо относил к числу оспоримых, то в новой редакции сделка, нарушающая требования закона, стала по общему правилу считаться оспоримой, а к ничтожным стали относиться сделки, признаки которых прямо указаны в законе.

Так, в настоящее время ничтожной может быть признана сделка, нарушающая требования закона или иного правового акта, если при этом она посягает на публичные интересы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц.

Следует отметить, что после вступления в сентябре 2013 года в силу этих изменений суды столкнулись с трудностями при квалификации не соответствующих закону сделок как ничтожных, поскольку было не ясно, что законодатель понимает под публичным интересом и в каких случаях можно говорить о нарушении сделкой прав третьих лиц.

Эти вопросы были разрешены только с выходом постановления Пленума ВС РФ от 23.06.15 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». Пленум ВС РФ разъяснил, что под публичными интересами следует понимать интересы неопределенного круга лиц, обеспечение безопасности жизни и здоровья граждан, обороны и безопасности государства, охраны окружающей природной среды. К нарушению публичного интереса Пленум ВС РФ также отнес и нарушение сделкой явно выраженного запрета, установленного законом, и, соответственно, такие сделки, независимо от того, затрагивают они интересы неопределенного круга лиц или нет, также стали считаться ничтожными.

Кроме этого, согласно разъяснениям Пленума ВС РФ к ничтожным сделкам также стали относиться сделки, противоречащие существу законодательного регулирования соответствующего вида обязательства.

Относительно второго признака, по которому не соответствующая закону сделка теперь считается ничтожной, — это нарушение прав и охраняемых законом интересов третьих лиц, не являющихся сторонами сделки, Пленум ВС РФ каких-либо разъяснений не дал, но к таким сделкам судебная практика традиционно относит прежде всего сделки по распоряжению чужой вещью и сделки по повторной продаже другому лицу недвижимой вещи, уже являющейся предметом договора купли-продажи и переданной в его исполнение.

После внесения изменений в положения статьи 168 ГК РФ в судебной практике встал вопрос о недействительности односторонних сделок.

С 1 сентября 2013 года такие сделки по общему правилу стали оспоримыми, то есть считались действительными до их оспаривания в судебном порядке.

Зачастую о факте совершения и содержании подобных сделок контрагенту становилось известно лишь при рассмотрении иных споров, связанных с исполнением обязательства, измененного или прекращенного в результате совершения такой односторонней сделки. Предъявление иска об оспаривании данной сделки в случае противоречия ее требованиям закона всегда сопряжено с дополнительными временными затратами и усложнением процесса.

Кроме того, презумпция оспоримости подобной сделки приводила к ситуации, когда недобросовестная сторона, даже после признания недействительной односторонней сделки, повторно совершала такую же сделку, последствием которой, в частности, являлось прекращение или изменение обязательства.

Согласно разъяснениям, которые Пленум ВС РФ дал в пункте 51 указанного постановления, если односторонняя сделка совершена, когда законом или соглашением сторон ее совершение не предусмотрено или не соблюдены требования к ее совершению, то по общему правилу такая сделка не влечет юридических последствий, на которые она была направлена. Таким образом, предъявления отдельного иска для оспаривания данной сделки не требуется.

В заключение можно отметить, что на сегодняшний день основные вопросы, возникшие у судов после существенного изменения части первой ГК РФ, получили разъяснения в постановлении Пленума ВС РФ № 25. Остальные вопросы, а также те, которые еще, несомненно, возникнут при применении новелл, будут разрешаться судебной практикой.

Post Scriptum

Очень хороший вопрос — об исключении из корпорации участников — поднимал В. А. Мусин; вопрос этот не новый. Следует отметить, что в отношении публичных акционерных обществ не предусмотрено исключение участников, поскольку такой тип акционерных обществ, как закрытое акционерное общество, был упразднен. Акционерные общества тем и отличаются от обществ с ограниченной ответственностью, что у них уставный капитал распределен на акции номинальной стоимости, и исключения не требуется, потому что достаточно просто продать акции, а института вхождения в состав после учреждения, выхода из состава для участников в акционерных обществах не предусмотрено. Это было в закрытых акционерных обществах, и потому теперь этот институт совершенно не нужен. Но стоит обратить внимание, что появился институт дедлока (deadlock): например, в статье 61 ГК РФ есть такое основание ликвидации юридического лица, как затяжной корпоративный конфликт. По этому поводу в постановлении Пленума ВС РФ № 25 даны подробные разъяснения, согласно которым можно удовлетворять требование участника о ликвидации общества с ограниченной ответственностью или акционерного общества в том случае, если корпоративный конфликт не мог быть решен другими способами и все меры исчерпаны.

В. В. Витрянский

По вопросу о том, как применять статью 395 ГК РФ к правоотношениям, просрочка по которым началась до 1 июня 2015 года, нам кажется, проблемы вообще нет. Вспомните периодические платежи, например по возмещению вреда. Наступает срок нового платежа — у кредитора возникает новое право на взыскание очередного платежа. Если к этому моменту вступили в силу новые нормы — их и следует применять: проценты начисляются ежедневно по правилам, действующим в этот день. Поэтому если просрочка началась до 1 июня 2015 года, то по 31 мая 2015 года включительно процент рассчитывается на основании статьи 395 ГК РФ в старой редакции, а с 1 июня — на основании статьи 395 ГК РФ в новой редакции. Такова логика развития длящихся правоотношений, и ничего нового, на наш взгляд, не произошло.

Н. Ю. Рассказова