25 октября 2017

Арбитражные споры № 4 (80) 2017

О некоторых вопросах введения процедуры наблюдения при наличии нескольких заявлений о признании должника банкротом

Шевченко Илья Михайлович Судья Арбитражного суда города Санкт-Петербурга и Ленинградской области, кандидат юридических наук

1608

В список чтения

За последние два года Верховный Суд Российской Федерации (далее — ВС РФ) принял несколько определений по делам, в которых с заявлениями о признании должника несостоятельным (банкротом) обращались сразу несколько лиц. В этих определениях ВС РФ сформулировал ряд правовых позиций, которые, на наш взгляд, выходят далеко за рамки обстоятельств конкретных дел и имеют более универсальное, концептуальное значение.

Согласно пункту 4 статьи 48 Федерального закона от 26.10.02 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее — Закон о банкротстве) в случае признания заявления о признании должника банкротом необоснованным и при наличии иных заявлений о признании должника банкротом арбитражный суд рассматривает обоснованность таких заявлений в порядке, установленном данной статьей.

Если читать закон буквально, то получается, что заявления о признании должника банкротом рассматриваются в линейной последовательности.

В случае если до назначенного судом заседания по рассмотрению первого поступившего в суд заявления на рассмотрение арбитражного суда поступают заявления о признании должника банкротом от других лиц, все поступившие заявления рассматриваются арбитражным судом в качестве заявлений о вступлении в дело о банкротстве (пункт 8 статьи 42 Закона о банкротстве).

В том случае, если первое заявление о признании должника банкротом будет признано необоснованным и оставлено без рассмотрения (пункт 3 статьи 48 Закона о банкротстве), арбитражный суд назначает судебное заседание по проверке обоснованности заявления о признании должника банкротом, поступившего в суд вторым, и так далее.

Однако принятие Судебной коллегией по экономическим спорам ВС РФ определения от 15.08.16 № 308-ЭС16-4658 заставило по-иному взглянуть на уже привычную ситуацию.

Обстоятельства дела были следующими.

Общество обратилось в арбитражный суд с заявлением о признании банкротом государственного унитарного предприятия (далее — предприятие).

Задолженность перед обществом была подтверждена решением Арбитражного суда города Москвы и с учетом частичного погашения в ходе исполнительного производства составляла 975 523 рублей 10 копеек, из которых 850 222 рублей 94 копеек — основной долг и 125 300 рублей 16 копеек — пени.

В связи с состоявшейся уступкой права требования определением суда произведена замена общества на общество-1 в части взыскания с предприятия задолженности в размере 975 523 рублей 10 копеек.

Определением от 20.10.15 суд первой инстанции заменил общество на общество-1 в порядке процессуального правопреемства.

При разрешении спора суды установили, что после принятия заявления общества о признании предприятия банкротом и уступки прав требования к должнику в пользу общества-1 третье лицо произвело частичное погашение задолженности на сумму 551 222 рублей 94 копеек, в связи с чем размер основного долга составил 299 000 рублей

Сославшись на положения статей 3, 4, 6, 7, 33, 48 и 62 Закона о банкротстве, статьи 313 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее — ГК РФ), суды трех инстанций отказали во введении наблюдения, поскольку размер требования общества-1 к предприятию не превышал 300 000 рублей

ВС РФ признал такой подход недопустимым, указав на следующее.

Минимальный размер учитываемых требований к юридическому лицу при решении вопроса о введении в отношении него процедуры банкротства в совокупности должен составлять не менее 300 000 рублей (пункт 2 статьи 6 и пункт 2 статьи 33 Закона о банкротстве).

Поскольку предоставляемая кредиторам возможность инициирования процедуры несостоятельности является одной из форм защиты права на получение от должника причитающегося надлежащего исполнения, упомянутое выше правило о минимальном пороговом значении размера учитываемого требования (300 000 рублей) необходимо рассматривать как разумное ограничение пределов реализации указанного способа защиты.

Вместе с тем такое ограничение, будучи обусловленным незначительностью размера требования к должнику, не должно освобождать последнего от введения процедуры несостоятельности при наличии сведений, очевидно указывающих на неплатежеспособность должника, то есть на прекращение исполнения им денежных обязательств (абзац тридцать седьмой статьи 2 Закона о банкротстве), а также на недобросовестность лиц, вовлеченных в спорные правоотношения.

Из материалов дела следовало, что частичная оплата долга произведена третьим лицом — государственным унитарным предприятием, которое перечислило обществу-1 551 222 рублей 94 копеек основного долга, после чего учитываемое требование составило немногим менее порогового значения (299 000 рублей).

Из сервиса «Картотека арбитражных дел» следовало, что в рамках дела о банкротстве как до, так и после общества-1 с заявлениями о признании предприятия банкротом обращались иные кредиторы (индивидуальный предприниматель Н. и два общества с ограниченной ответственностью), которым также было отказано во введении наблюдения в отношении должника, поскольку их требования аналогичным образом перед судебным заседанием погашались до размера, составляющего немногим менее 300 000 рублей.

Процедура наблюдения введена только определением от 12.04.16 по заявлению общества-2.

Как указал ВС РФ, для суда первой инстанции не могло не быть очевидным, что наличие нескольких требований, которые последовательно частично погашались третьими лицами так, чтобы сумма оставшейся задолженности не могла превысить пороговое значение, явно свидетельствовало о затруднениях с ликвидностью активов должника, о его неплатежеспособности. Суд не мог не учесть, что упомянутые выше требования, будучи немногим менее 300 000 рублей каждое, в совокупности очевидно превышали данное пороговое значение. В связи с этим суду следовало назначить судебное заседание по совместному рассмотрению указанных требований, однако этого сделано не было.

У суда не могло не возникнуть сомнений относительно добросовестности государственного унитарного предприятия — третьего лица и иных лиц, действия которых заключались в последовательном частичном погашении требований заявителей по делу о банкротстве предприятия до тех пор, пока суд не перейдет к рассмотрению заявления общества-2.

Несмотря на то что статьей 313 ГК РФ предусмотрена обязанность кредитора в определенных случаях принять исполнение, предложенное за должника третьим лицом, судебная коллегия ВС РФ посчитала, что в указанных выше действиях государственного унитарного предприятия — третьего лица прослеживаются явные признаки злоупотребления правом (статья 10 ГК РФ). Оно, по сути, не преследовало цели погасить долги предприятия. Напротив, его действия были направлены на лишение общества-1 статуса заявителя по делу о банкротстве, в том числе на лишение предоставляемых данным статусом полномочий по предложению кандидатуры временного управляющего (абзац девятый пункта 3 статьи 41 Закона о банкротстве).

Таким образом, государственное унитарное предприятие — третье лицо использовало институт, закрепленный статьей 313 ГК РФ, не в соответствии с его назначением (исполнение обязательства третьим лицом), а поэтому у суда первой инстанции отсутствовали основания для отказа во введении процедуры наблюдения по заявлению общества-1 и решении вопроса об утверждении кандидатуры арбитражного управляющего.

Судебные акты по делу были отменены, а дело направлено на новое рассмотрение в суд первой инстанции.

Проанализируем по порядку выводы, к которым пришел ВС РФ. Первый и самый важный вывод, на наш взгляд, состоит в следующем.

Известно, что критерии, установленные Законом о банкротстве для введения в отношении должника процедуры наблюдения, весьма формальны.

Для признания обоснованным заявления о признании должника банкротом кредитору по общему правилу требуется доказать, что у должника имеется задолженность на сумму более 300 000 рублей, просроченная более чем на три месяца и подтвержденная судебным актом, вступившим в законную силу (статья 6, пункт 2 статьи 7 и пункт 2 статьи 33 Закона о банкротстве).

Однако такое положение вещей неоднократно подвергалось критике в научной литературе. Например, как отмечает С. С. Трушников, при четко установленном размере задолженности, необходимой для введения процедур банкротства, крупное предприятие при временной задержке платежей может быть подвергнуто угрозе процедур банкротства, а малое — наоборот, уклониться от них, не превышая заданный минимум своей задолженности.

То же самое может быть сказано и про кредитора. Наличие у кредитора требования на сумму, не превышающую пороговое значение, тем не менее может представлять для него большое значение, в особенности для работника по требованию о выплате заработной платы. В такой ситуации нельзя сказать, что у работника не имеется законного интереса во введении в отношении должника процедуры банкротства¹. ¹ Трушников C. С. Возбуждение производства по делам о несостоятельности в России и Германии. СПб., 2006. С. 115.

В. Ф. Попандопуло критикует другой критерий, необходимый для введения в отношении должника процедуры банкротства, а именно установленность требования судебным актом. По мнению автора, недостаток данного критерия состоит в том, что пока рассматривается исковое заявление кредитора о взыскании задолженности в исковом порядке, другие кредиторы могут получить удовлетворение своих требований «по-дружески» или должник успеет распорядиться своими активами иным образом и ко дню введения процедур банкротства размер его активов существенно уменьшится.

Как отмечает автор, смысл конкурсного права состоит в том, чтобы обеспечить равные возможности доступа кредиторов к имуществу должника в целях участия в конкурсе в отношении этого имущества. Это может быть обеспечено скорейшим переходом от общих правил принудительного исполнения к положениям Закона о банкротстве, исключающим возможность индивидуального исполнения². ² Попондопуло В. Ф. Банкротство. Правовое регулирование: Науч.-практ. пособие. М., 2013. С. 13.

Анализ законодательства иностранных государств также показывает, что практически нигде не указана сумма задолженности, при наличии которой кредитор может обратиться с заявлением о признании должника банкротом.

Например, в Германии кредитор или должник вправе требовать открытия процедур банкротства, если последний является неплатежеспособным (illiquidity) или его имущества недостаточно для удовлетворения требований всех кредиторов (balance sheet insolvency). При этом стандарты доказывания данных обстоятельств разнятся для должника и кредитора. Если должнику необходимо главным образом доказать то, что лицо, подающее заявление от его имени, имеет на это соответствующие полномочия, то кредитору следует обосновать наличие у него права (требования) к должнику. Для установления неплатежеспособности должника достаточно представить доказательства, подтверждающие, например, неудачные попытки исполнить судебное решение, вынесенное против должника, в рамках исполнительного производства или просроченные более шести месяцев требования по уплате взносов на обязательное социальное страхование.

При этом для определения понятия несостоятельности в Германии используется любой из трех критериев:

неплатежеспособность (illiquidity), то есть ситуация, когда должник не способен исполнять свои обязательства, которая презюмируется при прекращении расчетов с кредиторами. В практике Верховного Суда Германии выработан критерий, согласно которому должник считается неплатежеспособным, если он не может исполнить 10% или больше своих обязательств в течение трех недель;
предвидимая неплатежеспособность. Для установления такой неплатежеспособности составляется прогноз деятельности должника на срок до двух лет, в котором учтены существующие и будущие требования к должнику. Данный критерий служит для повышения шансов сохранить платежеспособность должника путем применения к нему реабилитационных процедур. Заявить о введении процедуры банкротства по данному основанию вправе только сам должник;
«сверхзадолженность», то есть ситуация, когда обязательства должника превышают размер его активов. Процедура банкротства не может быть введена по данному основанию, если имеется высокая вероятность продолжения бизнеса и наличие планов по его дальнейшему развитию³. ³ Commencement of Insolvency Proceedings (Oxford International & Comparative Insolvency Law) / Edited by D. Faber, N. Vermunt, J. Kilborn, T. Richter. New York, 2012. P. 321–325.

Заметим, что в немецком праве ничего не говорится о минимальном размере задолженности, необходимой для введения в отношении должника процедуры банкротства.

Во Франции для установления того, что компания неплатежеспособна (cash flow insolvent), требуется определить, что она не может исполнить свои обязательства, срок исполнения которых наступил, с помощью наличных денежных средств или высоколиквидного имущества⁴. ⁴ Ibid. P. 292.

Весьма показателен опыт Австралии, где, с одной стороны, установлена минимальная сумма долга, при наличии которой кредитор вправе обратиться с заявлением о признании должника банкротом (5000 австралийских долларов), но, с другой стороны, кредитор должен доказать то, что должник совершил так называемый акт банкротства, то есть обнаружил неспособность своевременно исполнять свои обязательства. Вместе с тем в судебной практике стало признаваться, что для возбуждения дела о банкротстве кредитору необходимо представить судебное решение о взыскании с должника денежных средств, исполнение которого не было приостановлено⁵. ⁵ Commencement of Insolvency Proceedings (Oxford International & Comparative Insolvency Law) / Edited by D. Faber, N. Vermunt, J. Kilborn, T. Richter. New York, 2012. P. 9–10.

В духе этих тенденций ВС РФ в определении от 15.08.16 № 308-ЭС16-4658 ориентирует суды на то, что при рассмотрении вопроса о введении в отношении должника процедуры наблюдения необходимо учитывать не только наличие задолженности перед отдельным заявителем на сумму, превышающую 300 000 рублей, но и всю совокупность других обстоятельств, в частности сумму задолженности перед другими лицами, действия должника по удовлетворению или уклонению от исполнения обязательств и иные факторы.

В связи с этим представляется, что анализируемое определение станет важным фактором не только развития судебной практики, но и самого законодательства о банкротстве.

Еще один важный вопрос, затронутый в приведенном выше определении ВС РФ, — это проблемы применения статьи 313 ГК РФ в редакции Федерального закона от 08.03.15 № 42-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации» (вступил в силу 1 июня 2015 года). Пунктом 2 данной статьи предусмотрено, что если должник не возлагал исполнение обязательства на третье лицо, то кредитор обязан принять исполнение, предложенное за должника таким третьим лицом, в случае, если должником допущена просрочка исполнения денежного обязательства.

Ранее действовавшей редакцией данной статьи было предусмотрено, что исполнить обязательство за должника может только такое третье лицо, которое подвергается опасности утратить свое право на имущество должника вследствие обращения на него взыскания (пункт 2 статьи 313 ГК РФ в редакции, действовавшей до 1 июня 2015 года).

При буквальном прочтении пункта 2 статьи 313 ГК РФ в действующей редакции получается, что при любой просрочке исполнения должником своего обязательства третье лицо может исполнить за него его обязательства и получить в порядке суброграции право (требование) к должнику.

Между тем, поскольку в ГК РФ имеется общая норма о том, что при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно (пункт 3 статьи 1 ГК РФ), любая норма гражданского законодательства может быть скорректирована с учетом запрета на недобросовестные действия (пункт 1 статьи 10 ГК РФ).

В связи с этим в защите права, реализованного с нарушением требования о добросовестном поведении, может быть отказано, если при такой реализации лицо действовало недобросовестно. В конкретном деле (по которому вынесено определение от 15.08.16 № 308-ЭС16-4658) недобросовестность третьего лица (государственного унитарного предприятия) выразилась в том, что данное предприятие погасило обязательства должника не с целью удовлетворения требований его кредиторов, а для получения преимущества перед другими лицами, участвующими в деле, в частности преимуществ, обусловленных статусом первого заявителя по делу о банкротстве.

К проблеме применения статьи 313 ГК РФ мы еще вернемся далее по тексту статьи.

Вопрос, который остался разрешенным не до конца в связи с анализом вышеуказанного дела, состоит в том, как следует понимать фразу «суду следовало назначить судебное заседание по совместному рассмотрению указанных требований». Какова процессуальная форма совместного рассмотрения нескольких заявлений о признании должника банкротом?

Возможным ответом на поставленный вопрос явилось бы применение частей 2 и 2.1 статьи 130 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации (далее — АПК РФ), в силу которых арбитражный суд первой инстанции вправе объединить несколько однородных дел, в которых участвуют одни и те же лица, в одно производство для совместного рассмотрения. Арбитражный суд первой инстанции, установив, что в его производстве имеются несколько дел, связанных между собой по основаниям возникновения заявленных требований и (или) представленным доказательствам, а также в иных случаях возникновения риска принятия противоречащих друг другу судебных актов, по собственной инициативе или по ходатайству лица, участвующего в деле, объединяет эти дела в одно производство для их совместного рассмотрения.

Обращение с заявлением о признании должника банкротом преследует не только частноправовой интерес конкретного заявителя, но и имеет публично-правовое значение.

Второй возможный ответ — это применение по аналогии пункта 22 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (далее — ВАС РФ) от 28.05.09 № 36 «О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при рассмотрении дел в арбитражном суде апелляционной инстанции», согласно которому все апелляционные жалобы, поданные на один судебный акт, должны назначаться к рассмотрению в одном судебном заседании.

Такое решение Пленума ВАС РФ, очевидно, обусловлено тем, что все апелляционные жалобы, поданные на один и тот же судебный акт, преследуют одну и ту же цель — отмену этого судебного акта.

Но и в ситуации подачи нескольких заявлений о признании должника банкротом заявители также преследуют одну правовую цель — ввести в отношении должника процедуру банкротства.

На наш взгляд, обращение с заявлением о признании должника банкротом преследует не только частноправовой интерес удовлетворения требования конкретного заявителя, но и имеет публично-правовое значение, которое состоит в недопущении участия в гражданском обороте фактически неплатежеспособного субъекта при отсутствии у иных участников оборота сведений о его неплатежеспособности (после введения процедуры банкротства такая цель достигается путем опубликования соответствующих сведений в порядке статьи 28 Закона о банкротстве).

В связи с этим именно второе решение поставленного вопроса представляется правильным. ВС РФ в определении от 15.08.16 № 308-ЭС16-4658 говорит именно о назначении судебного заседания для совместного рассмотрения заявлений, а не об объединении нескольких заявлений о признании должника банкротом в одно производство.

Вскоре после принятия определения от 15.08.16 № 308-ЭС16-4658 ВС РФ потребовалось уточнить, каковы пределы распространения обозначенных в нем позиций и в каких ситуациях они не применяются. Поводом для этого стало рассмотрение ВС РФ дела № А41-108121/2015, по результатам которого принято определение от 25.01.17 № 305-ЭС16-15945.

Обстоятельства этого дела таковы.

Граждане С., А. и Ф. обратились в арбитражный суд с заявлением о признании общества несостоятельным (банкротом). Причиной для такого обращения послужило наличие у общества задолженности перед ними на сумму 314 000 рублей, подтвержденной решениями судов общей юрисдикции.

Общество-1, которое также обратилось в суд с заявлением о признании должника банкротом (его заявление поступило в суд после заявления граждан С., А. и Ф.), погасило задолженность перед упомянутыми гражданами в полном объеме путем внесения соответствующей денежной суммы в депозит нотариуса.

Разрешая спор, суды первой и апелляционной инстанций, руководствуясь положениями статей 313 и 327 ГК РФ, а также статьи 33 и пункта 3 статьи 48 Закона о банкротстве, исходили из того, что основания для введения процедуры наблюдения отсутствуют, поскольку задолженность перед заявителями погашена в полном объеме.

Суды отметили, что законодательство о банкротстве не содержит запрета на исполнение обязательства должника третьим лицом на стадии проверки обоснованности заявления о признании должника банкротом. При этом из материалов дела не следовало, что существуют объективные препятствия к получению работниками денежных средств из депозита нотариуса.

Таким образом, учитывая наличие заявления иного кредитора о признании должника банкротом, суд отказал во введении наблюдения и оставил заявление граждан С., А. и Ф. без рассмотрения.

Отменяя судебные акты и направляя спор на новое рассмотрение, суд округа пришел к выводу, что в действиях общества, погасившего задолженность перед работниками, прослеживаются явные признаки злоупотребления правом (статья 10 ГК РФ). Суд счел, что на самом деле общество преследует цель лишить граждан статуса заявителей по делу о банкротстве, в том числе в части полномочий по представлению кандидатуры арбитражного управляющего. Полагая такое поведение не подлежащим судебной защите, суд округа направил дело в суд первой инстанции для рассмотрения требований бывших работников по существу.

ВС РФ не согласился с такой позицией суда округа, обратив внимание на следующее.

По смыслу Закона о банкротстве законный материальный интерес любого кредитора должника прежде всего состоит в наиболее полном итоговом погашении заявленных им требований. Все предоставленные кредиторам права, а также инструменты влияния на ход процедуры несостоятельности направлены на способствование достижению названной цели.

Одним из таких инструментов является полномочие первого заявителя по делу о банкротстве (чье требование признано обоснованным) на предложение кандидатуры арбитражного управляющего либо саморегулируемой организации, из числа которой подлежит назначению арбитражный управляющий для проведения первой введенной судом процедуры (пункт 9 статьи 42 Закона о банкротстве). При этом интерес в осуществлении данного полномочия в любом случае должен быть обусловлен наличием конечного интереса в получении удовлетворения по включенному в реестр требованию.

Судами установлено, что задолженность перед гражданами С., А. и Ф. погашена обществом-1 в полном объеме. Таким образом, после получения полного удовлетворения своих требований у упомянутых граждан отпал подлежащий защите правовой интерес как в предложении кандидатуры арбитражного управляющего, так и в самом участии в деле о банкротстве, поскольку иных правопритязаний к должнику у них не имелось.

ВС РФ обратил внимание на то, что факт погашения задолженности в полном объеме до введения первой процедуры несостоятельности не свидетельствует о злоупотреблении правом со стороны общества-1.

Совершая действия по погашению долга перед работниками должника, общество-1 не скрывало, что поступает экономически для себя невыгодно в связи с опасением в недобросовестном подконтрольном должнику банкротстве (что в итоге могло привести к еще большим имущественным потерям) и необходимостью проведения процедуры банкротства с арбитражным управляющим, личность которого не вызвала бы сомнений применительно к пункту 56 постановления Пленума ВАС РФ от 22.06.12 № 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве».

Такие сомнения были обусловлены тем, что один из заявителей, а именно С., ранее являлся генеральным директором должника; все объекты недвижимого имущества проданы в преддверии банкротства; заявление о признании должника банкротом подано заявителями до вступления в законную силу соответствующих решений судов общей юрисдикции о взыскании задолженности по выплате выходного пособия.

Таким образом, общество-1 приводило достаточно убедительные доводы в пользу того, что его поведение носит защитный характер и не направлено на причинение вреда вовлеченным в процесс о несостоятельности лицам, что в целом является ожидаемым от любого разумного участника гражданского оборота и соответствует стандарту добросовестности.

Бывшие же работники, напротив, утратили разумный мотив в обжаловании судебных актов по рассматриваемому обособленному спору, так как главная цель их участия в процедуре банкротства должника достигнута — денежные средства получены.

Как указал ВС РФ, у суда округа не было оснований для применения статьи 10 ГК РФ к действиям общества-1.

Поскольку судами первой и апелляционной инстанций сделан правильный вывод об отказе во введении процедуры наблюдения и оставлении заявления бывших работников должника без рассмотрения, ВС РФ отменил постановление суда округа и оставил без изменения судебные акты, принятые судами первой и апелляционной инстанций.

На наш взгляд, в этом определении неявно нашла свое выражение очень важная для законодательства о банкротстве идея о том, что при рассмотрении дел данной категории следует отдавать предпочтение защите интересов независимых кредиторов, а не лиц, аффилированных с должником. Российское законодательство содержит несколько норм, отражающих указанный тезис.

Так, в абзаце восьмом статьи 2 Закона о банкротстве, раскрывая понятие конкурсного кредитора, законодатель подчеркивает, что к таким кредиторам не относятся участники (учредители) должника по требованиям, возникающим из участия в его уставном капитале.

При рассмотрении дел о банкротстве следует отдавать предпочтение защите интересов независимых кредиторов, а не лиц, аффилированных с должником.

Пунктом 8 статьи 63 ГК РФ предусмотрено, что оставшееся после удовлетворения требований кредиторов имущество юридического лица передается его учредителям (участникам), имеющим вещные права на это имущество или корпоративные права в отношении юридического лица, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или учредительным документом юридического лица.

На возможность применения данной нормы в делах о банкротстве указано в постановлении Президиума ВАС РФ от 30.11.10 № 10254/10.

В этом контексте весьма показательно и определение ВС РФ от 06.07.17 № 308-ЭС17-1556(1) по делу № А32-19056/2014.

В рамках названного дела гражданин С. обратился в арбитражный суд с заявлением о признании обоснованным его требования в сумме 5 424 023 рублей 48 копеек, основанного на договоре займа с должником — обществом.

Суды первой, апелляционной и кассационной инстанций признали требование обоснованным, однако ВС РФ отменил принятые по делу судебные акты и направил спор на новое рассмотрение.

При этом ВС РФ сформулировал следующую правовую позицию.

В силу абзаца восьмого статьи 2 Закона о банкротстве к числу конкурсных кредиторов не могут быть отнесены участники, предъявляющие к должнику требования из обязательств, вытекающих из факта участия.

По смыслу названной нормы к подобного рода обязательствам относятся не только такие, существование которых прямо предусмотрено корпоративным законодательством (выплата дивидендов, действительной стоимости доли и т. д.), но также и обязательства, которые хотя формально и имеют гражданско-правовую природу, в действительности таковыми не являются (в том числе по причине того, что их возникновение и существование было бы невозможно, если бы займодавец не участвовал в капитале должника).

При функционировании должника в отсутствие кризисных факторов его участник как член высшего органа управления объективно влияет на хозяйственную деятельность должника. Поэтому в случае последующей неплатежеспособности на такого участника подлежит распределению риск банкротства контролируемого им лица, вызванного косвенным влиянием на неэффективное управление последним, посредством запрета в деле о несостоятельности противопоставлять свои требования требованиям иных (независимых) кредиторов.

В этой связи при оценке допустимости включения основанных на договорах займа требований участников следует детально исследовать природу соответствующих отношений, сложившихся между должником и займодавцем, а также поведение потенциального кредитора в период, предшествующий банкротству. В частности, предоставление должнику денежных средств в форме займа (в том числе на льготных условиях) может при определенных обстоятельствах свидетельствовать о намерении займодавца временно компенсировать негативные результаты своего воздействия на хозяйственную деятельность должника. В такой ситуации заем может использоваться вместо механизма увеличения уставного капитала, позволяя на случай банкротства формально нарастить подконтрольную кредиторскую задолженность с противоправной целью последующего уменьшения в интересах должника и его аффилированных лиц количества голосов, приходящихся на долю независимых кредиторов, чем нарушается обязанность действовать в интересах кредиторов и должника.

При таких условиях с учетом конкретных обстоятельств дела суд вправе переквалифицировать заемные отношения в отношения по поводу увеличения уставного капитала по правилам пункта 2 статьи 170 ГК РФ либо при установлении противоправной цели — по правилам об обходе закона (пункт 1 статьи 10 ГК РФ, абзац восьмой статьи 2 Закона о банкротстве), признав за прикрываемым требованием статус корпоративного, что является основанием для отказа во включении его в реестр.

При предоставлении заинтересованным лицом доказательств, указывающих на корпоративный характер заявленного участником требования, на последнего переходит бремя по опровержению соответствующего довода путем доказывания гражданско-правовой природы обязательства. В частности, судом на такое лицо может быть возложена обязанность раскрыть разумные экономические мотивы выбора конструкции займа, привлечения займа именно от аффилированного лица, предоставления финансирования на нерыночных условиях и т. д.

Таким образом, ВС РФ подтвердил наш тезис о том, что права участника хозяйственного общества, являющиеся по существу корпоративными, не могут конкурировать с требованиями независимых кредиторов.

Следует обратить внимание на то, что ряду зарубежных законодательств, в частности Германии, известен институт так называемой субординации требований лиц, аффилированных с должником, то есть понижения очередности их удовлетворения по сравнению с требованиями независимых кредиторов. Наиболее типичен случай применения такого института при предоставлении займов должнику его участниками в условиях, когда организация находится в кризисе.

Обоснование данного правила состоит в том, что на участников должника возлагаются обязанности не только сформировать собственный капитал юридического лица, но и поддерживать его минимально допустимое значение. Немецкое законодательство стимулирует участников также вносить дополнительные взносы в уставный капитал при нахождении организации в кризисе. Предоставление финансирования в виде займа усугубляет и без того высокую степень закредитованности должника и позволяет продлить его существование в ущерб другим кредиторам.

Считается, что в такой ситуации добросовестный участник внесет дополнительный взнос в уставный капитал, а не будет предоставлять финансовую помощь в виде займа для того, чтобы его требование конкурировало с требованиями независимых кредиторов.

Важно отметить, что подобный подход может быть применен не только к лицам, формально являющимся участниками должника, но и к другим аффилированным с ним лицам, например входящим с ним в одну группу компаний⁶. ⁶ Ranking and Priority of Creditors (Oxford International & Comparative Insolvency Law) / Edited by D. Faber, N. Vermunt, J. Kilborn, T. Richter, I. Tirado. New York, 2016. P. 296–299.

Возвращаясь к анализу определения ВС РФ от 25.01.17 № 305-ЭС16-15945, отметим, что по обстоятельствам соответствующего дела участники должника не были заявителями, просившими признать должника банкротом. Вместе с тем гражданин С. являлся генеральным директором должника, а граждане А. и Ф. — его бывшими работниками. ВС РФ также обратил внимание на факт продажи всего недвижимого имущества должника в преддверии банкротства.

Следовательно, по всей видимости, ВС РФ указал на наличие оснований полагать, что упомянутые граждане могли совершить попытку создать ситуацию контролируемого банкротства. Нужно учитывать и то, что в силу пункта 2.1 статьи 134 Закона о банкротстве требования руководителя должника, его заместителей, лиц, входящих в коллегиальный исполнительный орган должника, главного бухгалтера должника, его заместителей, руководителя филиала или представительства должника, его заместителей, главного бухгалтера филиала или представительства должника, его заместителей о выплате выходного пособия и (или) иных компенсаций, размер которых установлен соответствующим трудовым договором, в случае его прекращения в части, превышающей минимальный размер соответствующих выплат, установленный трудовым законодательством, не относятся к числу требований кредиторов по текущим платежам и удовлетворяются после удовлетворения требований кредиторов третьей очереди, предусмотренной абзацем четвертым пункта 4 данной статьи.

Очевидно, что мотивы такого законодательного решения те же, что и в определении ВС РФ от 06.07.17 № 308-ЭС17-1556(1): лица, имевшие возможность прямо или косвенно воздействовать на финансово-хозяйственную деятельность должника и на принимаемые им экономические решения, не могут конкурировать при удовлетворении их требований с независимыми кредиторами.

Анализируя термин подконтрольности процедуры банкротства, ВС РФ, вероятно, допускает такую одконтрольность в том случае, если она служит независимому кредитору для наиболее полного удовлетворения его требования. Если же такая подконтрольность становится самоцелью и используется учредителями или иными контролирующими должника лицами для возможного сокрытия незаконных действий, совершенных в преддверии банкротства (вывод активов, совершение подозрительных сделок, предпочтительное удовлетворение требований кредиторов, несвоевременное обращение с заявлением о признании должника банкротом и т. п.), то суд должен отказать заявителю в защите его права (пункт 2 статьи 10 ГК РФ).

Важно отметить и то, что в практике ВС РФ постепенно находит себе дорогу идея о так называемой фактической аффилированности, то есть о признании аффилированным с должником лицом не только того лица, которое прямо названо в статье 19 Закона о банкротстве, а также в законах, к которым отсылает данная статья, но и фактически обладающего с должником общими экономическими интересами.

Так, в определении ВС РФ от 26.05.17 № 306-ЭС16-20056(6) указано, что доказывание в деле о банкротстве факта общности экономических интересов допустимо не только через подтверждение аффилированности юридической (в частности, принадлежность лиц к одной группе компаний через корпоративное участие), но и фактической. Второй из названных механизмов по смыслу абзаца двадцать шестого статьи 4 Закона РСФСР от 22.03.91 № 948-1 «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках» не исключает доказывания заинтересованности даже в тех случаях, когда структура корпоративного участия и управления искусственно позволяет избежать формального критерия группы лиц, однако сохраняется возможность оказывать влияние на принятие решений в сфере ведения предпринимательской деятельности.

О наличии такого рода аффилированности может свидетельствовать поведение лиц в хозяйственном обороте, в частности заключение между собой сделок и последующее их исполнение на условиях, недоступных обычным (независимым) участникам рынка. (На наш взгляд, понятие аффилированности является своеобразным антиподом понятия фидуциарности. Согласно определению, данному О. С. Иоффе, фидуциарная сделка — это такая сделка, которая обусловливает несовпадение между внутренними отношениями участников сделки и их внешним выражением⁷. Такое несовпадение происходит ввиду того, что внутренним содержанием правоотношения является его личный, доверительный характер. Примерами фидуциарных сделок являются договоры поручения и комиссии. В случае с аффилированностью у правоотношения также имеется внутренняя, скрытая от других независимых участников гражданского оборота сторона. Но если при фидуциарном характере отношений их личный, доверительный характер служит для положительной цели, то есть для заключения и исполнения договора, то в случае с аффилированностью наоборот — для причинения вреда третьим лицам. Другими словами, аффилированность — это фидуциарность со знаком минус. — Примечание автора) ⁷ Советское гражданское право. Т. 1 / Под ред. О. С. Иоффе, Ю. К. Толстого, Б. Б. Черепахина. Л., 1971. С. 166.

В связи с этим становится понятным и подход к толкованию подпункта 1 пункта 2 статьи 313 ГК РФ: если аффилированное с должником лицо погашает требование независимого кредитора для обеспечения подконтрольности дела о банкротстве, то это злоупотребление правом, которое недопустимо; если же данный пункт используется независимым кредитором для избежания ситуации контролируемого банкротства, то это является надлежащим использованием механизма, предусмотренного статьей 313 ГК РФ.

Как отмечает А. В. Егоров в своей статье, также посвященной особенностям применения статьи 313 ГК РФ, одна из функций принципа добросовестности в праве — корректирующая, поскольку она позволяет раскрыть те или иные нюансы и грани применения отдельных норм закона (автор сделал этот вывод на основании анализа немецкого права)⁸. ⁸ Егоров А. В. Платеж третьего лица кредитору помимо его воли // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2016. № 8. С. 159, 160.

Вопрос, который остался без явного разрешения в определении от 25.01.17 № 305-ЭС16-15945, — о том, кого следует утвердить в должности арбитражного управляющего: кандидата, предложенного первыми заявителями по делу (тремя физическими лицами), или кандидата, заявленного обществом-1.

В данном определении ВС РФ отметил, что действия указанного общества были обусловлены опасением в недобросовестном подконтрольном должнику банкротстве (что в итоге могло привести к еще большим имущественным потерям) и необходимостью проведения процедуры банкротства с арбитражным управляющим, личность которого не вызвала бы сомнений.

Следовательно, из этого определения можно сделать вывод о том, что на должность управляющего необходимо было назначить арбитражного управляющего, кандидатура которого предложена обществом-1.

Между тем, как разъяснено в пункте 27 Обзора судебной практики по вопросам, связанным с участием уполномоченных органов в делах о банкротстве и применяемых в этих делах процедурах банкротства, утвержденного Президиумом ВС РФ 20 декабря 2016 года (далее — Обзор), право на предложение кандидатуры арбитражного управляющего либо саморегулируемой организации с учетом специфики отношений несостоятельности не может перейти ко второму заявителю независимо от того, погашено первоначально заявленное требование должником после подачи заявления в суд либо по нему осуществлено процессуальное правопреемство (абзац второй пункта 9 статьи 42 Закона о банкротстве).

Возникает вопрос о том, не следовало ли применить эти разъяснения в деле № А41-108121/2015. По нашему мнению, на данный вопрос следует дать отрицательный ответ.

В казусе, который обсуждается в названном пункте Обзора, некий кооператив, обратившийся с заявлением о признании должника (акционерного общества) банкротом (заявление поступило в суд вторым), погасил требование банка, обратившегося в суд первым, в связи с чем заменил его в порядке процессуального правопреемства в части соответствующих требований.

Причины, по которым кооператив так сделал, не раскрываются в приведенном пункте. Можно предположить, что такое погашение было обусловлено общностью экономических интересов кооператива и акционерного общества. Однако в том случае, если требования банка были погашены в полном объеме (а не, например, только в части основного долга, а не финансовых санкций), никакого злоупотребления правом в этом нет.

Вместе с тем, поскольку банк, по всей вероятности, являлся независимым кредитором, у кооператива не должно было быть возможности пересмотреть кандидатуру арбитражного управляющего, предложенную банком.

Таким образом, обстоятельства, изложенные в пункте 27 Обзора, иные, чем в деле № А41-108121/2015.

Любой арбитражный управляющий, утвержденный судом в конкретном деле о банкротстве, обязан действовать добросовестно и разумно в интересах должника, кредиторов и общества (пункт 4 статьи 20.3 Закона о банкротстве).

На должность управляющего следует назначать кандидата, предложенного независимым кредитором.

Между тем, как показывает практика, арбитражные управляющие зачастую занимают согласованную правовую позицию с теми лицами, по инициативе которых они назначены. В связи с этим арбитражный управляющий, предложенный аффилированным с должником лицом, может не принимать достаточных мер для выявления незаконных действий, совершенных в преддверии банкротства (подозрительные сделки, вывод активов, наращивание фиктивной кредиторской задолженности). Арбитражный управляющий, предложенный независимым кредитором, напротив, будет принимать меры для выявления подобных действий с целью наиболее полного удовлетворения требований кредиторов. Именно вторая ситуация в большей мере способствует достижению задач процедуры банкротства (наиболее полного удовлетворения требований кредиторов).

Таким образом, на наш взгляд, в определении от 25.01.17 № 305-ЭС16-15945 ВС РФ высказался в пользу назначения на должность управляющего кандидата, предложенного независимым кредитором.

Исследуя далее заданную проблематику, нельзя не остановиться и на других делах, рассмотренных ВС РФ в данной сфере.

В рамках дела № А03-6689/2016 (определение ВС РФ от 22.05.17 № 304-ЭС17-1258) компания обратилась в арбитражный суд с заявлением о признании общества банкротом.

Банк также обратился с заявлением о признании должника банкротом (поступило в суд вторым). Банк просил заменить компанию в порядке процессуального правопреемства, поскольку погасил в полном объеме ее требование в сумме 883 151 рублей 23 копеек

Суды трех инстанций сочли заявление о процессуальной замене необоснованным, сославшись на положения статьи 10 ГК РФ и статьи 48 АПК РФ и указав, что банк действовал исключительно с целью изменения очередности рассмотрения поданных в суд заявлений о банкротстве и введения «контролируемой» процедуры через утверждение собственного конкурсного управляющего. В связи с этим статья 313 ГК РФ не подлежала применению в данной ситуации.

ВС РФ не согласился с позицией судов ввиду следующего.

На всем протяжении рассмотрения вопроса о процессуальном правопреемстве в нижестоящих судах банк ссылался на удовлетворение им требования первого заявителя в полном объеме (в том числе в части финансовых санкций), в силу чего с его стороны отсутствуют разумные мотивы отказываться от принятия исполнения и в дальнейшем участвовать в деле. Несмотря на то что само по себе исполнение обязательства должника перед заявителем-кредитором для банка невыгодно, в конечном счете названные действия обусловлены стратегией поведения в деле, подразумевающей наличие возможности определять хозяйственные решения банкрота кредитором со значительным объемом требований (по обстоятельствам дела требования банка были несопоставимо больше требования компании).

Осуществляя погашение долга перед первым заявителем в полном объеме, то есть на сумму 883 151 рублей 23 копеек, до первой процедуры банкротства и желая получить статус первого заявителя по делу, банк, перед которым у должника имелась задолженность на сумму, превышающую 1 млрд рублей, действовал как разумный участник гражданского оборота, то есть экономически целесообразно, поскольку его опасения как мажоритарного кредитора утратить возможность влиять на процедуру несостоятельности свидетельствуют о наличии подлежащего судебной защите законного правового интереса в применении положений статьи 313 ГК РФ.

Квалификация судами действий банка в качестве злоупотребления правом исключительно по тому основанию, что он выкупил требование к должнику с намерением предложить свою кандидатуру арбитражного управляющего, является ошибочной, поскольку при таком подходе смысл участия первого заявителя в деле о банкротстве сводится только к возможности предложить свою кандидатуру арбитражного управляющего, а не к получению удовлетворения по заявленным требованиям, что явно не соответствует целям законодательного регулирования.

Положения статьи 10 ГК РФ не применимы к банку как к третьему лицу, исполняющему обязательства должника. Напротив, имеются основания полагать, что именно поведение компании указывает на недобросовестное осуществление ею своих гражданских прав, поскольку она предоставляла противоречивые данные об уступке своего требования физическому лицу и иным образом уклонялась от получения денежных средств в счет оплаты долга.

Таким образом, обстоятельства данного дела и выработанная ВС РФ правовая позиция во многом сходны с делом № А41-108121/2015 (определение от 25.01.17 № 305-ЭС16-15945). Разница состоит в том, что в деле № А41-108121/2015 ВС РФ оставил в силе судебные акты об оставлении заявления первых заявителей — физических лиц без рассмотрения, а во втором деле направил на новое рассмотрение вопрос о процессуальном правопреемстве (компании на банк).

Эта разница снова актуализирует вопрос о том, кого следует назначить на должность арбитражного управляющего: кандидата, предложенного первым заявителем (аффилированным с должником), или кандидата, предложенного вторым заявителем (независимым кредитором).

И если суд первой инстанции при рассмотрении вопроса о процессуальном правопреемстве заменит компанию на банк, то не будет ли подлежать применению пункт 9 статьи 42 Закона о банкротстве с учетом его толкования в пункте 27 Обзора?

Мы считаем, что и в этой ситуации суду надлежало бы назначить на должность арбитражного управляющего кандидата, предложенного независимым кредитором, поскольку пункт 9 статьи 42 Закона о банкротстве и пункт 27 Обзора не регулируют ситуацию, когда имеется злоупотребление со стороны первого заявителя по делу о банкротстве в виде намерения создать контролируемое банкротство в отсутствие цели получить денежные средства в порядке платежа по долгам.

В двух следующих делах ВС РФ признал наличие злоупотребления правом со стороны лиц, исполнивших обязательства должника с целью обеспечения контролируемого банкротства, притом что основная деятельность таких лиц связана с оказанием коллекторских и юридических услуг.

Так, в деле № А33-20480/2014 (определение ВС РФ от 16.06.16 № 302-ЭС16-2049) муниципальное унитарное предприятие (далее — предприятие) обратилось в арбитражный суд с заявлением о признании общества несостоятельным (банкротом).

Коллекторское бюро обратилось в суд с заявлением о замене заявителя по делу о банкротстве в порядке процессуального правопреемства. Это заявление было мотивировано тем, что после обращения предприятия с заявлением о признании общества банкротом коллекторское бюро исполнило обязательство должника перед предприятием в части оплаты основного долга в размере 887 788 рублей 18 копеек путем перечисления последнему денежных средств на расчетный счет.

Суд первой инстанции отказал в удовлетворении заявления о процессуальном правопреемстве, однако суды апелляционной и кассационной инстанций не согласились с его выводами и признали, что основания для процессуального правопреемства имеются.

ВС РФ не согласился с выводами суда апелляционной инстанции и суда округа, указав на следующее.

Положения статьи 313 ГК РФ направлены в том числе на расширение механизмов получения кредитором причитающегося ему по обязательству исполнения, то есть, по сути, на защиту его прав. Однако указанной норме не может быть дано такое толкование, в результате которого допускалось бы ущемление интересов самого кредитора против его воли.

В рассматриваемом случае в отношении общества, являющегося должником по основному обязательству, возбуждено дело о банкротстве. В реестр требований кредиторов включены требования предприятия на сумму 3 229 838 рублей 73 копеек, из которых требования по основному долгу составляли 887 788 рублей 18 копеек, то есть сумму, эквивалентную той, которая была перечислена коллекторским бюро в пользу предприятия. Остальные же требования имели в своей основе проценты за пользование чужими денежными средствами (финансовые санкции).

Согласно пункту 2 статьи 4 и пункту 3 статьи 12 Закона о банкротстве для определения наличия признаков банкротства и в целях голосования на собрании кредиторов учитываются только требования по основному долгу; финансовые санкции для названных выше целей не учитываются.

Следовательно, действия коллекторского бюро по перечислению предприятию суммы, составляющей основной долг общества, фактически были направлены на принудительный выкуп отдельных прав к должнику в целях получения либо контроля над ходом процедуры банкротства (так как предприятие являлось заявителем по делу), либо дополнительных голосов на собрании кредиторов, без несения дополнительных издержек на приобретение требований по финансовым санкциям (которые в силу пункта 3 статьи 137 Закона о банкротстве подлежат удовлетворению после погашения основной суммы задолженности и причитающихся процентов).

По сути, третье лицо использовало институт, закрепленный статьей 313 ГК РФ, не в соответствии с его назначением (исполнение обязательства третьим лицом). В действиях коллекторского бюро прослеживаются явные признаки злоупотребления правом (статья 10 ГК РФ).

В результате таких действий предприятие, будучи против своей воли лишено прав требования к должнику, утратило возможность влиять на ход процедуры несостоятельности, в связи с чем отказ кредитора в спорной ситуации от принятия предложенного третьим лицом исполнения должен считаться законным, а суброгация — несостоявшейся.

Ввиду этого оснований для процессуального правопреемства не имелось.

В другом деле (№ А41-45286/2014) определением от 16.07.16 № 305-ЭС16-7422 ВС РФ отказал в передаче на рассмотрение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ кассационной жалобы адвокатского бюро на судебные акты, которыми ему было отказано в процессуальном правопреемстве на стороне заявителя по делу о банкротстве общества.

Как указал ВС РФ, пунктами 1, 2 статьи 113 Закона о банкротстве предусмотрен специальный правовой режим погашения требований кредиторов должника: третье лицо или третьи лица в любое время до окончания внешнего управления в целях прекращения производства по делу о банкротстве вправе удовлетворить все требования кредиторов, включенные в реестр требований кредиторов, или предоставить должнику денежные средства, достаточные для удовлетворения всех требований кредиторов в соответствии с реестром требований кредиторов.

Исследовав и оценив в порядке статьи 71 АПК РФ представленные в материалы дела доказательства и признавая заявление о замене кредитора в реестре требований кредиторов должника необоснованным, суды установили, что оно не соответствовало требованиям, предъявляемым статьей 113 Закона о банкротстве к таким заявлениям. Иного способа погашения требований кредиторов третьим лицом в рамках дела о банкротстве должника Закон о банкротстве не предусматривает.

Кроме того, в действиях адвокатского бюро (обращение с заявлением без цели защиты чьих-либо интересов, исполнение в индивидуальном порядке обязательств должника перед одним кредитором и стремление вступить в процесс, заняв его место, предназначение адвокатского бюро) суды усмотрели признаки злоупотребления правом, что недопустимо в соответствии со статьей 10 ГК РФ.

Итак, и в том и в другом случае ВС РФ пришел к выводу о злоупотреблении правом со стороны коллекторского бюро и адвокатского бюро, поскольку их действия были направлены на недобросовестное получение контроля за ходом дела о банкротстве должника, а также принимая во внимание специфику их деятельности.

Таким образом, Верховный Суд Российской Федерации в своей практике ориентирует суды на учет интересов независимых кредиторов при рассмотрении вопроса о введении процедуры наблюдения в ситуации наличия нескольких заявлений о признании должника банкротом. Действия же по обеспечению подконтрольности соответствующих процедур, если такая подконтрольность является самоцелью, а не служит интересам удовлетворения требований кредитора, недопустимы.

Практика ВС РФ соответствует международным тенденциям в решении поставленного вопроса и способствует повышению инвестиционной привлекательности российской экономики. Бесспорно, что любое развитие судебной практики порождает новые вопросы, однако мы уверены, что и они в дальнейшем найдут свое решение в постановлениях Президиума ВС РФ и определениях Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ по конкретным делам, а также в разъяснениях Пленума ВС РФ.

В список чтения

Обсуждение статьи